– Ребекка Нурмен, – пробормотала она и протянула ему руку.
Но вместо рукопожатия мужчина достал из кармана жилета пару узких очков для чтения и, обстоятельно надев их на кончик носа, открыл свою папку.
– … ты говорил, Рюнеберг, что она раньше работала на Контору?
– Формально и сейчас работает, Стигссон, – ответил ее бывший шеф заискивающим тоном, которого она не слышала у него раньше. – Нурмен в отпуске до конца года, а затем должна решить, что предпочитает: СЭПО или частный бизнес…
Рюнеберг попытался изобразить улыбку, но на лице его собеседника ни один мускул не шевельнулся.
– Понимаю…
Стигссон повернул голову и посмотрел на Ребекку поверх очков.
– Поскольку вы, Нурмен, все еще сотрудник СЭПО, то на вас распространяется и подписка о неразглашении, и оговорки о соблюдении секретности, которые вы подписывали при приеме на работу. Сестра вы или нет, всё, что вы здесь услышите, – тайная информация, которую категорически запрещено передавать кому бы то ни было, ясно?
– Да-да, – кивнула Ребекка. – Естественно, – добавила она, заметив, что он не совсем удовлетворен ее реакцией. – Так о чем идет речь?
В помещении с другой стороны стекла вдруг открылась дверь, и туда вошли двое, мужчина и женщина, тоже в черных костюмах. Пару секунд там ничего не происходило. Затем Хенке открыл глаза. Он поднял голову, выпрямился и медленно потянулся. Что-то сказал, но через стекло ей не было слышно, что, и на мгновение ее охватило желание ворваться в допросную и дать ему пощечину. Но трескучий сухой голос Стигссона сбил ее с этой мысли:
– Ваш брат подозревается в участии в преступном сговоре либо в подготовке теракта.
– Итак, Хенрик, как мы и говорили раньше, вы планировали и, следовательно, готовили преступление, направленное на серьезную дестабилизацию основополагающих политических, экономических и общественных структур страны, – сказала следователь, темноволосая женщина лет сорока с короткой стрижкой, впившись в него взглядом.
Но Эйч Пи едва ее замечал. Его уставшая башка все еще пыталась как-то соединить то, что с ним произошло. Но в одном он был уверен. В отличие от событий двухлетней давности, когда его тоже взяли (но на самом деле это была гигантская подстава), теперь каждая деталь на своем месте – всю дорогу с того момента, как спецназ вломился к нему в квартиру, и до вкуса пережаренного кофе из автомата, стоявшего перед ним на столе в коричневом картонном стакане. Все, похоже, настоящее. Что в таком случае означает, что?..
– М-м-м, – пробормотал Эйч Пи, поскольку от него явно ждали какого-то ответа.
Он закрыл глаза и стал тереть виски, чтобы выторговать себе немного времени на размышление. Что там такое говорит эта баба? Дестабилизировать какую политическую хрень?
– Как я уже сказал раз десять, я хочу, чтобы на моем допросе присутствовал адвокат, – промямлил Эйч Пи.
Женщина по фамилии то ли Руслюнд, то ли Русквист, или что-то там еще связанное с розами, обменялась быстрым взглядом с коллегой.
– Да-да, Хенрик, мы это поняли, – сказал полицейский, чье имя Эйч Пи уже тоже забыл. – Просто мы хотели бы по возможности разобраться с рядом формальностей до прихода вашего адвоката. Ведь он появится? Мы уже ждем его несколько часов. В сколько бюро вы позвонили?
Склонив голову набок, Эйч Пи улыбнулся так, что стало сразу понятно, что он имеет в виду.