врача. Я зову их, они оборачиваются и смотрят на меня.
Это первое июня. Прекрасный летний день. Белые клѐны вдоль дороги – ярко зелѐные,
листья выделяются на фоне кристально-голубого неба. Но лицо мамы серое, как наша коллекция
нижнего белья. Как и лицо Авы. Они не хотят разговаривать со мной. Ни единого слова. Это ... это
нехорошо. У меня так же шумело в ушах, когда я стала жертвой мошенничества на Карнаби Стрит.
Я хочу сказать что-нибудь, но я не могу придумать правильный вопрос, потому что я не уверена,
что хочу знать ответ. Я просто жду рядом с Авой, пока мама старается изо всех сил попасть
ключом в замок входной двери. Еѐ руки трясутся.
Небо не имеет смысла.
Вот что я думаю. Голубое небо не имеет смысла. Сегодня неправильно небо.
Папа ждет на верху лестницы. Я не знаю, позвонила ли ему мама от врача, или он просто
знал, но его лицо тоже серое. Он выглядит так, будто что-то тяжелое вот-вот упадет на него, и он
волнуется, что будет сбит с ног.
Мы каким-то образом оказываемся в гостиной и, не задумываясь, садимся за стол на наши
обычные места. Четыре серых лицах, в обрамлении голубого неба и ясеня, который радостно
качается в открытом окне, поймав летний ветерок.
Папа смотрит на маму. Что-то в выражении его лица заставляет меня взять его за руку.
– Это лимфома,– говорит ему мама.– Биопсия довольно точна. Им нужно будет сделать
больше тестов, но врачи думают, что Ава больна уже несколько месяцев. Месяцев, Стивен. А те,
другие анализы крови, показывали, что она в порядке...