Очевидно, патологические последствия шока обусловлены преувеличенной и болезненной фантазией пациента. Кроме того, Фрейд убедился, что та же фантазия проявляется относительно рано в дурных привычках, получивших название инфантильных перверсий. Эти выводы были положены в основу его новой концепции этиологии невроза, прослеживающей невроз до некой сексуальной активности в раннем детстве. Данная концепция привела к гипотезе о фиксации невротика на определенном периоде раннего детства, оставляющем некоторый след, прямой или косвенный, в психологической установке больного. Помимо этого, Фрейд делает попытку классифицировать или дифференцировать неврозы, а также dementia praecox, в соответствии со стадией инфантильного развития, на которой возникла фиксация. С точки зрения этой теории невротик полностью зависит от своего инфантильного прошлого; все его проблемы в дальнейшей жизни, его нравственные конфликты и его недостатки, по-видимому, проистекают из мощных влияний этого периода. Соответственно, основной задачей лечения является разрешение этой инфантильной фиксации, под которой понимают бессознательную привязку сексуального либидо к определенным инфантильным фантазиям и привычкам.

В этом, насколько я понимаю, и заключается суть фрейдовской теории невроза. Однако она упускает из виду следующий важный вопрос: какова причина этой фиксации либидо на старых инфантильных фантазиях и привычках? Не следует забывать, что почти всякому человеку в то или иное время свойственны инфантильные фантазии и привычки, в точности совпадающие с таковыми у невротика, однако он не зацикливается на них и невротиком не становится. Таким образом, этиологическая тайна невроза кроется не в самом существовании инфантильных фантазий, а в так называемой фиксации на них. Многочисленные указания невротиков на наличие инфантильных сексуальных фантазий бесполезны в той мере, в какой им приписывается этиологическое значение, ибо те же самые фантазии можно обнаружить и у нормальных людей, в чем я не раз убеждался на практике. По всей вероятности, ключевую роль здесь играет только сам факт фиксации.

По этой причине необходимо требовать доказательств реального существования инфантильной фиксации. Фрейд, абсолютно искренний и кропотливый эмпирик, никогда бы не предложил эту гипотезу, не будь у него достаточных на то оснований. Эти основания обеспечивают результаты психоаналитических исследований бессознательного. Психоанализ обнаруживает бессознательное присутствие многочисленных фантазий, уходящих своими корнями в инфантильное прошлое и группирующихся вокруг так называемого ядерного комплекса, который у мужчин можно обозначить как эдипов комплекс, а у женщин – как комплекс Электры. Оба термина точно передают смысл соответствующих явлений. Как и судьба ребенка, трагическая судьба Эдипа и Электры ограничена узкими рамками семьи. Посему эдипов комплекс, как и комплекс Электры, весьма характерен для инфантильного конфликта. Существование этих конфликтов в раннем детстве доказано психоаналитическими исследованиями. Предполагается, что фиксация возникает именно в сфере этого комплекса. Чрезвычайно высокая активность ядерного комплекса в бессознательном невротиков привела Фрейда к гипотезе об особой фиксации или привязанности к нему. Таким образом, для невротика типично не само наличие этого комплекса – ибо он таится в бессознательном каждого из нас, – а сильная привязанность к нему. Невротик находится под гораздо большим влиянием этого комплекса, нежели нормальный человек; это подтверждают многочисленные примеры, которые можно найти во всех последних психоаналитических отчетах о случаях невроза.

Необходимо признать, что данная точка зрения кажется весьма правдоподобной: гипотеза фиксации основана на всем известном факте, что некоторые периоды человеческой жизни, особенно раннее детство, иногда оставляют после себя перманентные следы, играющие определяющую роль. Вопрос в том, можно ли считать это объяснение достаточным. В случае людей, страдающих неврозом с детства, оно представляется удовлетворительным, ибо у них ядерный комплекс выступает в качестве постоянного и мощного агента на протяжении всей жизни. Однако если мы возьмем пациентов, которые до срыва не обнаруживали никаких заметных следов невроза, а таких случаев много, то это объяснение вызывает сомнения. Если фиксация действительно существует, гипотеза, согласно которой в определенные периоды жизни она то ослабевает, то внезапно усиливается, становится недопустимой. В таких случаях мы обнаруживаем такую же активность и действенность ядерного комплекса, как и в случаях, говорящих в пользу теории фиксации. Здесь критическое отношение оправданно, особенно если учесть, что момент начала невроза носит отнюдь не случайный характер; как правило, он имеет решающее значение. Обычно он совпадает с необходимостью нового психологического приспособления, то есть новой адаптации. Такие моменты содействуют возникновению невроза; это известно каждому опытному невропатологу.

Данное обстоятельство представляется мне чрезвычайно важным. Если бы фиксация действительно существовала, то ее влияние было бы постоянным; другими словами, невроз сохранялся бы всю жизнь. Очевидно, что это не так. Психологическая детерминация невроза лишь отчасти обусловлена ранней инфантильной предрасположенностью; помимо нее, должна существовать некая причина в настоящем. Если мы внимательно изучим тот род инфантильных фантазий и событий, к которым привязан невротик, то будем вынуждены признать, что в них нет ничего специфически невротического. Нормальным людям свойственны схожие внутренние и внешние переживания и та же выраженная привязанность к ним, но невроз при этом не развивается. Первобытные люди, например, особенно привязаны к своей инфантильности. На сегодняшний день складывается впечатление, что эта так называемая фиксация есть нормальное явление и что важность периода младенчества для более поздней психической установки естественна и распространена повсеместно. Тот факт, что невротик, по всей видимости, находится под сильным влиянием своих инфантильных конфликтов, свидетельствует о том, что речь идет не столько о фиксации, сколько об особом использовании им своего инфантильного прошлого. Он как бы преувеличивает его значимость и придает ему совершенно искусственную ценность. Похожую точку зрения высказывает Адлер, ученик Фрейда.

Было бы несправедливо утверждать, что Фрейд ограничился гипотезой фиксации; как и я, он прекрасно осознавал проблему, описанную выше. Этот феномен реактивации, или вторичного преувеличения инфантильных реминисценций, он назвал регрессией. Однако, согласно Фрейду, реальной причиной регрессии к инфантильным фантазиям являются инцестуозные желания эдипова комплекса. Будь это так, нам пришлось бы постулировать неожиданную интенсивность первичных инцестуозных тенденций. Данная точка зрения побудила Фрейда сравнить так называемый психологический барьер инцеста у детей и табу на инцест у первобытного человека. Фрейд полагает, что желание реального инцеста заставило первобытного человека принять соответствующие законы против него; я же придерживаюсь мнения, что табу на инцест есть лишь одно из многочисленных табу и обусловлено типичным суеверным страхом первобытного человека – страхом, существующим независимо от инцеста и запрета на него. На мой взгляд, интенсивность инцестуозных желаний в детском возрасте столь же низка, как и в первобытном человечестве. Я не ищу причины регрессии в первичных инцестуозных или каких-либо других сексуальных желаниях. Должен признать, что сугубо сексуальная этиология невроза представляется мне слишком узкой. При этом я исхожу не из какого-либо предубеждения против сексуальности, а из досконального моего знакомства с данной проблемой.

По этой причине я призываю освободить психоаналитическую теорию от сугубо сексуальных трактовок и вместо нее ввести в психологию невроза энергетическую точку зрения.

Все психологические явления можно рассматривать как проявления энергии. Точно так же все физические явления понимаются как проявления энергии с тех самых пор, как Роберт Майер открыл закон сохранения энергии. Субъективно и психологически эта энергия воспринимается как влечение. Я называю ее либидо, используя этот термин в его первоначальном смысле, отнюдь не ограниченном сексуальной сферой. Саллюстий употребляет его так же, как мы: «Magis in armis et militaribus equis quam in scortis et conviviis libidinem habebant».[70]

Если смотреть более широко, либидо можно понимать как жизненную энергию вообще, или как élan vital Бергсона.[71] Впервые эта энергия проявляется у младенца в виде инстинкта питания. Проходя через многочисленные разновидности акта сосания, либидо медленно развивается в сексуальную функцию. Отсюда следует, что я не считаю сосание сексуальным актом. Удовольствие от сосания, конечно, следует рассматривать не как сексуальное удовольствие, а исключительно как удовольствие от питания, ибо нигде не доказано, что удовольствие как таковое всегда носит сексуальный характер. Процесс развития продолжается вплоть до зрелого возраста и сопровождается постоянно возрастающей адаптацией к внешнему миру. Всякий раз, когда в процессе адаптации либидо сталкивается с препятствием, происходит его накопление, которое обычно вызывает активизацию усилий по преодолению этого препятствия. Если же препятствие кажется непреодолимым, накопленное либидо регрессирует, то есть отказывается от стоящей перед ним задачи и возвращается к более раннему, примитивному способу адаптации.

Лучшие примеры такой регрессии обнаруживаются при истерии, когда невроз спровоцирован разочарованием в любви или браке. При этом характерны известные расстройства пищеварения, потеря аппетита, всевозможные симптомы диспепсии и т. д. Регрессивное либидо, отворачиваясь от задачи адаптации, овладевает питательной функцией и вызывает заметные нарушения. Схожие эффекты можно наблюдать и в тех случаях, когда нарушения питательной функции отсутствуют; вместо этого происходит регрессивное оживление реминисценций из далекого прошлого. Здесь мы находим реактивацию родительских имаго, эдипова комплекса. События раннего детства – прежде не имевшие никакого значения – внезапно обретают важность. Уберите препятствие с жизненного пути, и вся система инфантильных фантазий тут же разрушится, став такой же неактивной и безвредной, что и прежде. Впрочем, нельзя забывать, что в той или иной степени она незримо влияет на нас постоянно. Данная точка зрения, между прочим, весьма близка к гипотезе Жане, согласно которой parties supérieures некой функции заменяются ее parties inférieures.[72] Также нелишним будет вспомнить теорию Клапареда о невротических симптомах как эмоциональных рефлексах примитивной природы.

По этим причинам я ищу причину невроза не в прошлом, а в настоящем. Я спрашиваю себя: «Какова та задача, которую пациент отказывается выполнять?» Длинный список его инфантильных фантазий не дает мне удовлетворительного этиологического объяснения, ибо я знаю, что эти фантазии раздуты регрессивным либидо, не нашедшим естественного выхода в новой форме приспособления к требованиям жизни.

Вы можете спросить, почему невротику присуща особая склонность не выполнять необходимые задачи. Позволю себе заметить, что ни у одного живого существа процесс приспособления к новым условиям не происходит легко и гладко. Закон инерции действует везде.

Чувствительный и несколько неуравновешенный человек – а именно таковы все невротики, – неизбежно столкнется с особыми трудностями и, возможно, с более необычными жизненными задачами, чем нормальный человек. Последнему, как правило, достаточно придерживаться проторенного пути обычного существования. Для невротика не существует проторенных путей, ибо его цели и задачи носят в высшей степени индивидуальный характер. Он пытается следовать более или менее неконтролируемому и полусознательному образу действия нормальных людей, не понимая, что его собственная критическая и совершенно иная природа требует от него больших усилий, чем требуется нормальному человеку. У некоторых невротиков повышенная чувствительность и сопротивление адаптации проявляются уже в первые недели жизни в виде трудностей с сосанием материнской груди, преувеличенных нервных реакций и т. д. Для этой разновидности невротической предрасположенности мы никогда не сможем установить психологическую этиологию, ибо она предшествует всякой психологии. Эта предрасположенность – вы можете называть ее врожденной чувствительностью или как вам угодно – является причиной первых сопротивлений адаптации. Поскольку путь к адаптации заблокирован, биологическая энергия, которую мы называем либидо, не находит надлежащего выхода или применения, в результате чего оптимальная форма адаптации заменяется анормальной или примитивной.

При неврозе мы говорим об инфантильной установке или о преобладании инфантильных фантазий и желаний. В жизни нормальных людей инфантильные впечатления, безусловно, играют важную роль; они сохраняют свое влияние и при неврозе, однако лишены этиологического значения; это просто реакции, явления главным образом вторичные и регрессивные. Фрейд абсолютно прав, когда утверждает, что инфантильные фантазии определяют форму и последующее развитие невроза, но это не этиология. Даже когда мы находим извращенные сексуальные фантазии, присутствовавшие уже в детстве, их нельзя считать этиологически значимыми. В действительности инфантильные сексуальные фантазии не вызывают невроз; то же следует сказать и о сексуализме невротических фантазий вообще. Это не первичное явление, основанное на извращенной сексуальной диспозиции; это вторичное явление, следствие неспособности применить накопленное либидо надлежащим образом. Я понимаю, что это старая точка зрения, однако данное обстоятельство отнюдь не умаляет ее истинности. Уверенность некоторых пациентов в том, что их инфантильные фантазии являются реальной причиной невроза, не доказывает, что они правы, или что верна теория, основанная на этом убеждении. Может показаться, что это так – и я вынужден признать, что во многих случаях именно это и происходит. Во всяком случае, нетрудно понять, как Фрейд пришел к данной точке зрения. Здесь со мной согласятся все, кто имеет хоть какой-то психоаналитический опыт.

Подведем итоги. Я не вижу реальной этиологии невроза в различных проявлениях инфантильного сексуального развития и фантазиях, которые они порождают. Тот факт, что при неврозе эти фантазии оказываются преувеличенными и выходят на первый план, есть следствие накопленной энергии, или либидо. Психологическое расстройство при неврозе и сам невроз можно рассматривать как неудавшийся акт приспособления. Такая формулировка могла бы примирить некоторые воззрения Жане с позицией Фрейда, а именно, что невроз есть, в некотором смысле, попытка самоисцеления. Подобный взгляд может быть применен (и применяется) ко многим другим болезням.

В свете вышеизложенного возникает вопрос, целесообразно ли выявлять все фантазии пациента в ходе анализа, если мы больше не приписываем им этиологического значения. До сих пор психоанализ занимался распутыванием этих фантазий только потому, что они считались этиологически важными. Хотя мой взгляд на теорию невроза изменился, это не касается психоаналитической процедуры. Техника остается прежней. Мы больше не воображаем, будто раскапываем корни болезни; вместо этого мы пытаемся выявить сексуальные фантазии, ибо к ним привязана энергия, необходимая пациенту для здоровья, то есть для адаптации. С помощью психоанализа восстанавливается связь между сознательным разумом и либидо в бессознательном. Таким образом, бессознательное либидо оказывается под контролем воли. Только таким образом отщепленная энергия вновь может стать доступной для выполнения необходимых жизненных задач. С этой точки зрения психоанализ предстает уже не просто как процесс сведения личности индивида к его примитивным сексуальным желаниям, но как в высшей степени нравственная задача, имеющая воспитательное и просветительское значение.

Примечания