Его старший брат, Сергей Игнатьевич, фронтовик, по состоянию здоровья не мог заниматься физическим трудом, был очень уважаемым в деревне человеком чести, умным, исключительно выдержанным, немногословным, заслуженно входил в актив управленцев колхоза.

Новиков Петр Феофанович — 1931 года рождения. Наш сосед, надежный, преданный друг моего брата Анатолия, веселый, умный, никогда неунывающий, энергичный работник на все руки, гармонист, удостоенный за доблестный труд правительственной награды, потом успешно работал бригадиром, но рано, не дожив до 50 лет умер от рака. Его племянник, единственный в округе, был народным депутатом СССР в последние годы перестройки.

Новиков Николай Николаевич — фронтовик. Молчаливый, даже угрюмый с виду, но добрый по большому счету. Медленно, но глубоко соображающий. Управлял группой без ошибок. Хотя управлять другими — не его хобби. Но свое дело делал основательно. Необычайно сильный, просто как бык. Единственный, кто мог поднять целую копну сена на стог. Но ни в каких драках никогда не участвовал. Его жена, худенькая, подарив ему несколько детей, умерла рано. И он тоже ушел за ней преждевременно.

В нашем верхнем конце жили рядом два брата. Новоселовы Семен Никитич и Иван Никитич — довольно успешно управлявший колхозом Семен (уроженец ХIХ века) и нашей четвертой бригадой Иван (инвалид войны, без одной руки). По прошествии многих лет, по-моему, никто из их подчиненных не бросал камни в их след. Семен Никитич скончался вскорости после окончания войны. Мои детские воспоминания о нем ограничиваются лишь случаями, когда по неделе он, изрядно выпивший, ходил по деревне с гармонью и распевал задорные частушки. А пел он, упоив и выпроводив очередного уполномоченного, выполнявшего коммунистическое задание снять с нас последние штаны, но после «встречи» обещавшего дать деревне железа для кузни и не губить нас, еле-еле концы с концами сводивших баб, стариков и детей, большей частью оставшихся без отцов.

Ивана Никитича я знал больше, и ребенком, и работником — колхозником 8-16 лет. Помню нас с Ванюшкой Вали Мишихи (Новиковым Иваном Михайловичем, по моим сведениям, достойно выдержавшим испытания комсоветсвих времен и живущего где-то в промышленном Урале) лет пяти первый раз взяли на сенокос. Естественно, не работать, а для развития кругозора по нашей клянчевой просьбе с выездом из дома сразу при восходе солнца.

Когда все взрослые ушли косить пока роса, мы, оставшись на рабочем стане, на краю солнечной поляны, окруженной с одной стороны могучими дубами, а с другой — зарослями веселеньких берез и осин, нашли веселое занятие — зорить осиное гнездо на ветви развесистого огромного дуба. Сначала бросая палки и отбегая при осином шипении. Когда же мы пошли в решительное наступление, подняв вдвоем длинные деревянные вилы и воткнув их в осиное гнездо, рой здоровенных ос (их особое деревенское название «девятерики») бросился в ответ на нас и как следует искусал. От нестерпимой боли мы заревели и долго еще обидчиво хныкали.

Вы чего, робяты, нюни распустили? — спросил подошедший Иван Никитич. — Пойдем-ка со мной есть смородину!

Мы, конечно, моментально согласились, и слезы наши быстро испарились. Смородина росла в болоте (никак не вспомню его название), густо заросшем ивняком, с большими кочками осоки, но летом высыхающем — в одном из концов поляны. Ягоды смородины и черной и красной были страшно вкусными, которыми мы никак не могли наесться. Поэтому, когда Иван Никитич сказал, что пора уходить, мы упросили его нас оставить и убедили его, что мы знаем, как выйти из болота.

Долго ли, коротко ли мы еще крутились между кочками выше нас, объедая один куст за другим, но внутренний голос подсказал нам, что пора уже заканчивать. Когда мы выбрались на поляну, неожиданно обнаружили, что поляна незнакома, окружена страшным темным хвойным лесом. И мы, громко заревев, быстро побежали по краю поляны, неизвестно куда … Долго ли, коротко ли мы бежали, начисто потеряв и оптимизм и разум, но вдруг видим — наши люди идут нам навстречу, поблескивая поднятыми на плечи косами… Неожиданная была для нас радость.

Прошло еще 5 лет. На очередном бригадном собрании (а мы ребятня почему-то считали целесообразным на них присутствовать) Иван Никитич вдруг сказал, что Леньке (т. е. мне) пора, уже можно, поручить самостоятельно работать (кстати, и другим моим ровесникам), закрепить за ним быка (лошади в тот год у нас болели заразным заболеванием) телегу и соответствующую сбрую. Он уже может и умеет работать.

Иван Никитич очень милосердно относился к женщинам, а по нашему словарю деревни — к бабам, которые исстрадались без мужиков. И они к нему, сломя голову, одна за другой липли, не выдерживая своих мук. С одной из них он вынужден был, оставив свою семью, уехать из деревни … Но, хороший он был человек!

Не могу не присоединить к этому списку моего отца Колосова Ивана Александровича, 1890 года рождения и старшего брата Колосова Михаила Ивановича, 1914 года рождения. Оба они внесли большую лепту в социалистическое преобразование, а лучше сказать ломку деревни, но об этом остановлюсь позже. А сейчас об их работе в мои годы (в войну и после войны).

После исключения из партии и ухода из лидеров к большой радости моей мамы с 5-ю ребятишками по лавкам, (О причинах, болезненных для него, в семье нашей не говорилось, поэтому подробности не знаю). Я видел отца в работах колхозником на общих основаниях. Работал умеючи, добросовестно, ударно. В сенокосных кампаниях его неоднократно выбирали групповодом.

Михаил, участник битвы под Москвой, после серьезного ранения был комиссован и работал в районном центре на какой-то важной должности. Перед укрупнением колхозов в числе очередных «тысячников» был направлен в наш колхоз председателем. Управлял достойно, держал дисциплину. Критиковал его за упущения на собраниях, как говорится «не взирая на лица», лишь отец, которому люди все рассказывали.

Много интересных, самостоятельных крестьян было и в других концах деревни, но подробности о них не знаю. Упомяну лишь трех «оппонентов» отца, с которыми он спорил основательно, как с политическими «оппортунистами».

Куликов Иван Куприянович, фронтовик. Крепкий мужик, самостоятельный, деловитый, но не торопливый. Громких слов от него я не слышал. В один из моих кратковременных приездов в родную деревню я увидел на большом, просторном доме Ивана Куприяновича таблицу «почетный колхозник». В последующие приезды, когда я начал по — серьезному уже размышлять о судьбе крестьянства и деревни, я внимательно вглядывался на кладбище в фотографию Ивана на памятнике. (Все бойцы революционных боев были уже там, за исключением расстрелянных «кулаков» и убитых на войне). На меня смотрели его внимательные, очень критичные глаза умного человека.

Новиков Алексей Захарович, фронтовик, основательный мужик, умевший умно беседовать и обстоятельно выступать на собраниях. Его дочь Тамара (по моему, единственная) успешно училась со мной в одном классе. Насколько мне известно, получив образование, живет где-то в городе.

Расхождения наших отцов не сказались на наших отношениях. Они были дружественные, уважительные.

Новиков Ефим Климентьевич, одного возраста с моим отцом. Жил в богатом доме. Говорил с усмешкою. Его последний сын Семен, года на четыре старше меня, перед призывом в армию в семилетке учился со мной. Похожий по характеру на своего отца. Никаких идеологических расхождений между нами не было. Моего отца очень возмущало, что один из старших его сыновей Сашко (я его не знал) отзывался о Гитлере, что он «не дурак».

А ведь это только небольшая часть былого крестьянства деревни. Без репрессированных во время ломки деревни и убитых в войне.