Рано утром приехал курьер. Настолько рано, что я удивилась, подскочив на постели и услышав, как отворились ворота, подошла к окну и отодвинула штору, всматриваясь в утренний розовый полумрак, силясь рассмотреть, что за машина подъехала к особняку капо ди Мартелли. И это ощущение, что от него… там кто-то от НЕГО. И я не ошиблась. Проклятые бессонные ночи. Проклятый Сальваторе, из-за которого я не могла есть, спать, дышать. Как будто он въелся мне в мозги и поселился внутри меня, чтобы сводить с ума.

Когда охранник пошел в сторону дома, в его руках был очередной букет вереска и белый конверт. Я не хотела, чтобы Марко проснулся и увидел этот букет, трогал его или читал то, что написал Сальваторе, и поэтому набросила халат и быстро сбежала вниз по лестнице.

— Гуччо, отдай это мне.

От неожиданности охранник резко обернулся и тут же смущенно опустил взгляд. Они никогда не смотрели на нас. На своих хозяев. Им было запрещено поднимать взгляды, перечить, отвечать без разрешения. Таковы правила моего мужа, и до сих пор я считала их чудесными. Меньше всего хотелось бы иметь болтливый и докучающий персонал. Протянул мне букет и конверт и покинул дом. Запах вереска тут же ударил по венам и заставил невольно наклониться и втянуть его в себя. Первым желанием было вышвырнуть букет. Даже не желанием, нет. А пониманием, что должна это сделать. Должна демонстративно отправить его в мусор. Так, чтоб это видел мой муж. Но не смогла… Как, впрочем, и оставить его себе. Во избежание очередной перепалки с Марко. Мы с ним уже несколько дней не разговаривали, и он возвращался домой поздно ночью. Но последнее, что меня волновало — это где он был. Несколько секунд размышлений, и все же подняла букет наверх в свою спальню, наполнила вазу водой и поставила колосья на подоконник.

Пальцы лихорадочно развернули белый конверт. Наверняка там приглашение и…но вместо этого увидела еще один выпавший сухой стебель и маленькую записку. Развернула дрожащими пальцами, и вся краска бросилась в лицо. Опалила кожу. Заставила шумно выдохнуть.

«Когда я подносил его к лицу, то все еще чувствовал на нем запах твоего оргазма».

Это случилось непроизвольно. Меня всю затрясло, задрожали руки, тело напряглось от невыносимого ощущения дикого возбуждения, граничащего с безумием. Я прислонилась лбом к стеклу, вдыхая запах цветов, задирая подол ночнушки, и сладостно застонала, когда пальцы вонзились в горячую, пульсирующую плоть.

И в ушах звучит его наглый, хриплый голос. На повторе.

«Когда я подносил его к лицу, то все еще чувствовал на нем запах твоего оргазма».

И мне кажется, что это он сейчас вдавил меня в подоконник и жадно ласкает руками, это его пальцы оголтело растирают затвердевший, набухший клитор, это они заставляют меня изогнуться и кончать, зарывшись лицом в цветы, задыхаясь от удушливого аромата и захлебываясь стонами, зажимая плоть ладонью и сокращаясь от наслаждения.

Сволочь! Ненавижу! Как же дико я его ненавижу! Смела рукой вазу, и она разбилась, осколки рассыпались по ковру. Ублюдок. Он знал, что я заберу цветы, знал, что не сплю, знал, что думаю о нем… Самоуверенный сукин сын… А ведь это мог прочесть Марко, и что тогда? Чего он добивался? Войны?

Я долго ползала на коленях и собирала осколки, вместе с обрывками мокрых сиреневых колосьев. Запихивала все в мусорный мешок.

Зачем он приехал? Зачеееем? Чтобы свести меня с ума? Чтобы испытать триумф от моих унижений снова и снова?

Разодрала записку на мелкие куски и выкинула в окно вместе с высохшим колоском.