– Ну хорош уже, Пухл.
– Офигенно потерять четырнадцать миллионов баксов в простынках какого-то борделя.
Бод Геззер уставился прямо перед собой на шоссе.
– Буйное у тебя воображение, – заметил он.
Мозги, блядь, как у белочки, но воображение буйное.
Том Кроум не стал тратить время на распаковку – швырнул сумку на кровать и выскочил вон. Хозяйка мотеля с удовольствием сообщила ему, как добраться до дома мисс Фортунс: угол Кокосовой и Хаббард, через парк. Кроум планировал заглянуть к ней с искренними извинениями, пригласить мисс Фортунс на достойный обед, а затем постепенно перейти к интервью.
На собственном опыте приезжего журналиста в маленьких городках он знал, что одни готовы моментально и без колебаний выдать всю историю своей жизни, а другие и слова не скажут, даже если у вас волосы на голове загорятся. Ожидая на крыльце, Кроум не знал, на что надеяться. Он постучал. Никакой реакции. Он постучал еще. В гостиной зажегся свет, и Кроум услышал музыку по радио.
Он обогнул дом, вышел на задний двор и поднялся на цыпочки, чтобы заглянуть в кухонное окно. На столе признаки законченной трапезы: накрыто на одного. Кофейная чашка, салатная миска, пустая тарелка с полусгрызенным пирогом.
Когда Кроум вернулся на крыльцо, дверь была открыта.
Радио выключено, в доме тишина.
– Эй! – позвал он.
И сделал полшага внутрь. Первым делом он заметил аквариум. Вторым – воду на деревянном полу, тропку из капель.
Женский голос из глубины холла:
– Закройте дверь, пожалуйста. Вы репортер?
– Да, верно. – Том Кроум удивился – откуда она узнала? – А вы – Джолейн?
– Чего вы хотите? Я на самом деле не готова сейчас.
– У вас все в порядке? – спросил Кроум.
– Идите и взгляните сами.
Она сидела в ванне, мыльные пузырьки скрывали грудь. На голове полотенце, а в руках – дробовик. Кроум поднял руки и произнес:
– Я не собираюсь причинять вам зла…