– Хотите сказать, я не разбираюсь в следах от плетей? – усмехнулся синьор Аретузи. – Пять дукатов!

– Ну, господин… ну, хотя бы десять!

– Пять!

– Хорошо… восемь… полдюжины!

На полдюжине и сошлись… вроде бы… если бы торговле не помешали солдаты. Двое ландскнехтов в кирасах и шлемах подошли, поднимая пыль, с интересом пялясь на полуобнаженных невольниц.

– Господин капитан! К вам гонец.

– Гонец? – кондотьер с облегчением кивнул – он давно ждал этого известия и вот наконец дождался, даже приосанился, встрепенулся, словно старый, застоявшийся без дела конь. – Он где? В лагере? Что ж, идемте.

Все трое повернулись – до лагеря наемной пехоты от рынка было всего-то с полчаса ходу.

– Господ-и-ин! Достопочтенный синьор! Вы что же, меня не купите? – отчаянно выкрикнула вслед выставленная на торги девчонка. Выкрикнула на родном языке кондотьера.

– Ты что же, знаешь генуэзскую речь? – обернувшись, изумился тот.

– Я из Далмации, у нас была фактория. Меня зовут Дана, господин, Даная.

– Даная? Тимэо данаос эт дона фэрэнтэс – бойся данайцев, дары приносящих, – не вполне к месту процитировал капитан.

– Так вы меня купите?

– Ровно полдюжины дукатов, мой господин, – умоляюще сложив руки, напомнил грек.

Кондотьер нахмурился:

– Кажется, речь шла о пяти.

– О шести, господин, клянусь честью!

– У тебя есть честь? Надо же. Ладно, вот тебе… – Старый солдат с презрением швырнул продавцу деньги и, повернувшись к невольнице, строго сказал: – Или за мной, данайская дева. И сразу скажи: с чего бы это ты так захотела, чтоб я тебя купил? Отвечай правду – я не выношу лжи.

– А я и не собираюсь вам лгать, синьор, – отойдя подальше от рынка, девушка явно осмелела. – Просто все надсмотрщики работорговца насиловали меня каждый день и по нескольку раз кряду.

– Ну, я ж говорил, что ты порченая! – скабрезно расхохотался генуэзец.