— Я ненавижу объяснения, — сказала она резко, — никто не должен знать этого лучше вас. Может быть, письмо этой дамы объяснит за вас. Почему вы не посмотрели еще на него?

— Я очень взволнована, как вы сейчас заметили.

— Вы не запрещаете мне узнать, кто ваша гостья?

— Нет, леди Джэнет.

— Если так, дайте мне взглянуть на ее карточку.

Мерси отдала леди Джэнет карточку смотрительницы, так же как отдала телеграмму Орасу.

Леди Джэнет прочла имя на карточке, подумала, решила, что это имя незнакомо ей, — и взглянула на адрес.

— Эта дама живет в приюте, — сказала она, говоря сама с собой, — и приехала сюда по условию — насколько я помню слова слуги. Странное выбрала она время, если приехала за подпиской.

Она замолчала, брови ее нахмурились, лицо стало суровым. Одно ее слово довело бы разговор до неизбежного конца, но она не хотела сказать это слово. До последней минуты она настойчиво не хотела знать правды. Положив карточку на кушетку возле себя, она указала своим длинным пожелтевшим пальцем на печатный циркуляр, лежавший возле ее собственного письма на коленях Мерси.

— Вы намерены это читать или нет? — спросила она.

Мерси подняла на леди Джэнет глаза, быстро наполнившиеся слезами.

— Могу я просить ваше сиятельство прочесть за меня? — сказала она и подала леди Джэнет письмо смотрительницы.

Это был печатный циркуляр о новом развитии благотворительного отдела в приюте. Жертвователи уведомлялись, что было решено давать убежище и воспитание в заведении (до сих пор назначенное только для падших женщин) осиротелым и бедным детям, найденным на улицах. Вопрос о числе людей, таким образом спасаемых, предоставлялся, разумеется, доброте жертвователей на приют. Содержание каждого ребенка было оценено очень дешево. Список влиятельных особ, которые подписались на эти издержки, и краткое изложение успехов нового дела завершали циркуляр.

Строки, написанные карандашом (рукою смотрительницы), находились на пустой странице.

Леди Джэнет прочла строки, написанные карандашом, как читала печатный циркуляр, вслух. Без всяких замечаний положила она письмо туда, куда положила карточку, и, встав со своего места, стояла с минуту в суровом молчании, смотря на Мерси. Внезапную перемену в ней, произведенную письмом, хотя она произошла тихо, страшно было видеть. Нахмуренный лоб, сверкающие глаза, сурово сжатые губы, оскорбленная любовь и оскорбленная гордость смотрели на несчастную женщину и говорили как бы словами: наконец ты пробудила нас.

— Из этого письма видно, — сказала она, — что вы намерены оставить мой дом. На это может быть только одна причина.

— Только таким образом я могу загладить…

— Я вижу другое письмо на ваших коленях. Это мое письмо?