Сооружение таких полей, внутри убежищ, повлекло за собой развитие других инфраструктур. Таких как, металлургия, производство цемента, химическая отрасль, да и много чего еще. И все эти предприятия распределялись по всей стране, где-то делали одно, а где-то другое. Единственное, что есть везде, это мастерские по реанимации старых механизмов.

Конечно, восстановить технику и модернизировать ее для сурового климата, не имея новых запчастей, не получится и не везде есть возможность их производства. Вот с этим, как и с остальным, помогают Ледоходы и ледовые дороги Соколов.

С помощью одних, другие доставляют то, что позволило людям Побережья ощутить уют и забыть о поиске пропитания, дров для обогрева и освещения. Теперь же источником света и тепла служит электричество, производимое на огромных полях из ветряков, установленных на поверхности. Как ни странно, эти поля не интересуют тварей ни летом, ни зимой. Ни один ветряк ни разу не подвергся нападению, если рядом не находилась вкусная человечинка.

На Побережье проблему с обслуживанием ветряков решили радикально — их вообще не ставили. Вместо этого в горах проделали многокилометровые вертикальные туннели, в которых установили ветряные турбины. Так что обслуга здесь не боится быть съеденной во время работы, и охрана ей без надобности.

А вообще, Соколы — это своего рода спецназ дальнобойщиков, который курсирует по всей стране. Они помогают людям жить и радоваться жизни в наших новых и непростых условиях. И скажу вам честно, это у них получается и довольно хорошо.

После шахты меня отправили в интернат, где я «грыз гранит науки» со всем усердием. Во время летних каникул я помогал в госпитале, выполняя всякие мелкие поручения, типа подай-принеси. Я старался быть полезным везде и во всем, стараясь всеми силами помочь тем, кто делает мою жизнь и всего Побережья, легче. Ведь я помню «наше» существование до прихода Соколов, когда надежда на выживание с каждым новым днем приближалась к нулю. Люди жили настолько плохо, что старались не заводить детей, не видя перспектив уже для их жизни. Но через год после прихода Соколов население Побережья, за счет рождаемости, увеличилось на четверть. К тому же, за рождение каждого ребенка платили и продолжают платить неплохие деньги. Хоть я и работал в госпитале, я не видел себя в будущем врачом или каким другим медработником, я мечтал быть Соколом. Но мне было уготовано стать Курьером, которых никто не знает в лицо, но много о них судачат, по большей части байки.

Курьерская служба создана для доставки особо секретных донесений, потому-что возникли проблемы с коммуникацией. Проводная связь прекратила свое существование после катастрофы, то же самое и со спутниками. И если внутри убежищ Побережья, соединенных туннелями, сообщения передаются легко, то отправка важных сведений за их пределы — это большая проблема. То же самое и по всему миру.

По всей стране понастроили радиовышек и наладили радиосвязь, но передавать по ней секретные донесения было бы верхом идиотизма. Любой человек, мало-мальски знакомый с радио, может с легкостью их прослушать. Для этого и создали СКС.

В Курьеры я попал случайно, гораздо позже того, как встретил своего земляка дядю Жору и познакомился со своим опекуном.

Мне было пятнадцать лет, и я продолжал работать в госпитале во время каникул. Тогда под Сочи, где все ворота в убежище закрыты наглухо из-за огромного количества ульев Мурашей перед ними, проводилась операция по их ликвидации под командованием главы Соколиной службы. Уничтожить ульи не удалось, люди понесли огромные потери в живой силе. Раненых было столько, сколько я не видел за все время работы в госпитале, среди которых был и сам главный Сокол. Он в этом бою лишился глаза и потерял много крови.

Глава Соколов лежал в отдельной палате под круглосуточной охраной, которая обыскивала всех, кто направлялся к нему, и входила в палату вместе с медперсоналом и посетителями.

Я поставил себе задачу, во что бы то ни стало, проникнуть в его палату и попроситься в Соколы. Мне не хотелось дожидаться целых три года, а потом проходить экзамен, который я мог вовсе не пройти. А поскольку я был свидетелем того, как охрана «завернула» не одного посетителя, я придумал план, как от нее избавиться.

Пробежавшись по коридорам госпиталя, чтобы выступил пот и немного сбить дыхание, я подбежал к трем охранникам и заявил, что Мураши пробрались через открытые ворота в убежище. Те, предупредив начальство, кинулись по указанным мною координатам. А я, без промедления, вбежал в палату к главному Соколу.

Вопреки ожиданиям, меня не приняли в Соколы, как я мечтал. Своим поступком я сделал себе только хуже. Мало того, что вернувшиеся охранники надавали мне «пилюлей», так меня еще и с работы в госпитале «поперли».

Вбежав в палату, я столкнулся с главным Соколом, который, с оружием наперевес, в трико, майке, комнатных тапочках и с перевязанной головой, спешил за своей охраной. Каково же было мое удивление, когда в нем я узнал своего деда Мороза из детства. Он меня тоже признал, но обниматься не спешил, а рвался в бой. Когда же я рассказал ему о своем вранье, он и вовсе забыл о нашем знакомстве, а только орал, что так шутить нельзя и какой я придурок.

После того, как собравшийся врачебный совет выпер меня из госпиталя, с формулировкой звучащей примерно так — «полный олень» — из-за которой мне была закрыта дорога не только в Соколы, но и на любую нормальную работу в госучреждениях, меня отправили к главному Соколу.

Разговор получился весьма тяжелый. Дядя Жора не интересовался моим прошлым, он все уже знал из моего личного дела, доставленного ему по его же приказу. Единственное, чем он заинтересовался, это почему я стал Савелием Савельевичем Савельевым. Пришлось рассказать, что когда в Адлерском детдоме у меня спросили фамилию, имя и отчество, я, после перенесенного стресса, отвечал на все вопросы только Савелий и больше ничего. А так как я не единственный ребенок, лишившийся родителей во время катаклизма, и времени на разбирательство никто тратить не хотел, меня так и записали.

О себе он ничего не говорил, а только советовал, что мне делать дальше и учил уму разуму. Что если уж я вру, то должен сперва просчитывать последствия своих действий, а не дуроломом переть на пролом, не обращая внимания на то, что из этого получится. Помогать мне он наотрез отказался, ссылаясь на то, что я должен сам научиться прокладывать себе дорогу, иначе всю жизнь буду ждать от судьбы подачки. И что мне, пока я молодой, нужно учиться всему и везде где только можно, а потом уже пытаться стать кем то, исходя из учета тех знаний, которые смог набрать.

Я ничего не спрашивал и не просил, а только слушал, но на душе у меня скребли кошки. Ведь я встретил человека, которого любил как родного, а он со мной так… не по-родственному.

После, когда я сидел возле входа в детдом и слезы, помимо моего желания, катились по щекам, ко мне подошел невысокий, немолодой и лысеющий человек. Слезы вмиг высохли, и мне стало не по себе.