— Не помню. Я был контужен. Возможно, сэр.

— Вы СТРЕЛЯЛИ по противнику, сержант?

— Да, сэр. Стрелял, — говорю тихо.

— Вопросов больше не имею. Ваша честь, прошу квалифицировать смерть лейтенанта Бауэра как неосторожное убийство.

— Поддерживаю, сэр, — неожиданно встревает лейтенант-артиллерист. Все удивленно смотрят на него. Он и сам, похоже, удивлен.

— Детский сад какой-то, — шипит себе под нос председатель. — Год дисциплинарного батальона, первая категория, без права помилования.

Члены суда:

— Поддерживаю. Поддерживаю.

— Сержант Трюдо, вы приговариваетесь к прохождению службы в дисциплинарном батальоне сроком на один год. На время пребывания в дисциплинарном батальоне вы лишаетесь звания. Вам понятен приговор?

— Понятен, сэр.

Капитан бьет молотком так, что едва не ломает его.

— Конвой, увести арестованного. Следующий!

На ходу оглядываюсь. Ловлю взгляд сержанта. Грешным делом, я и сам теперь почти уверен, что стрелял в партизана, а не в эту мразь. Спасибо тебе, братан. Даст Бог, сочтемся.

Меня запирают в одну из клеток. Наручники не снимают. Капрал просит меня снять знаки различия.

— Не положено, сэр, — словно извиняясь, говорит он.

Сижу в сырой полутьме, безучастно уставившись через прутья на некрашеную коридорную стену. Туда-сюда продолжают водить арестованных. Да тут целый конвейер! Поточное производство. Слышу знакомый голос. Показалось? Нет, точно знакомый.

— С арестованными говорить не положено, сэр, — сообщает кому-то охранник.

— На положено член положен, — отвечает ему Гус. — Уйди с дороги, сынок, пока я тебе твои яйца в уши не забил. Чего уставился? Сегодня там, завтра тут. Никто не застрахован. Посторонись.

Часовой сдается. Оглядывается по сторонам:

— Только недолго, сэр. Ничего не передавать.