Йесод: Империя чувств, безграничное царство наслаждения.
Ход: Слава, полное восприятие Бога.
Незах: Боль, эмоциональные муки, духовная пытка, физическая агония, страх перед существованием.
Тиферет: Излечение и здравие.
Гевурах: Ужас. Чистый. Первобытный. Абсолютный. Ужас.
Хесед: Взлет к оргазму меньше, чем за три секунды.
Бинах: Фрактор уничтожения чувства времени, творец порядка.
Хохмах: Забвение. Полное, мгновенное и необратимое.
Казалось, тот единственный взгляд на лик Бога дал толчок волне кристаллизации, которая обернулась толпами и толпами визуальных сущностей. Каждую ночь, в Час Недремлющих Ночных Уборщиков, пионеры нового восприятия Кранич и Ринг будут созерцать эти необразы — фракторы — слово придумал Этан Ринг, — вынырнувшие из слепого пятна в глазах и швырявшие их в пароксизмы смеха, истерического плача или погружавшие в самоубийственную депрессию, или возносившие в такие высоты, о которых разработчики новейших массовых видов синтетической «дури» могли бы только мечтать. Или повергавшие их в паралич, обездвиженность, полный ступор визуальным образом, который уничтожал их чувство времени до тех пор, пока надежный таймер не выключал компьютер и не освобождал их, возвращая к действительности. Маркус, который успел переварить «Illuminati» в параноидальные годы своего тинейджерства, предложил назвать их в честь десяти сефирот древнееврейской Каббалы.
Теперь Лука только изредка заходит в компьютерный класс, чтобы предостеречь Этана. Маркуса она, должно быть, считает совсем безнадежным. Соответственно и сократились ее визиты на шестой этаж и в сердцевину колледжа графических коммуникаций. Она больше не стучала в его дверь на первом этаже. Прошло несколько месяцев с тех пор, как она спала с ним или воровала его покупки. Однажды вечером в четверг Этан остановил ее на лестнице, надеясь, что открытый разговор может заставить ее смягчиться.
— Ну почему? Неужели утром прошли впритирку два трансатлантических лайнера?
— Считаешь себя остряком, Эт? О"кей! Вот почему. Пока тебе везло. Знаешь, что рано или поздно случится, пока ты пялишься в экран? Оттуда выскочит штука, которая вызовет у вас психоз. Или полную амнезию. А как тебе нравится шизофрения? Или эпилепсия? Или суицидальная депрессия? А может, и что-нибудь похуже. Мне страшно. Вот. Так обстоят дела, если уж говорить все до конца. Лука Касиприадин, девчонка, которая ничего не боится? Но это ее пугает. Ты думаешь, что если я ношу этот хохол, то сразу становлюсь бесчувственным киберпанком? Это. Пугает. Меня. До черта. Это пугает меня до черта, потому что я люблю тебя, Этан Ринг, а ты чертовски глуп и не можешь ничего понять.
Этан пересказал весь разговор, минус последние шестнадцать слов.
— Худо дело, — задумчиво процедил Маркус. Теперь эксперименты завели их в область дьяволидов — субфрак-торов, уже переваливших числом за сотню, которые выделились из параметров сефирот-программы. — От таких слов прямо яйца леденеют, а, Эт? Знаешь, как бывает, когда чувствуешь, что заболеваешь? Она всегда попадает в десятку. Но сейчас все по-другому. Идет большая игра. Самая большая. Эпилепсия, амнезия, психоз — да. Но иногда приходится все поставить на кон ради выигрыша. Пройти по лезвию бритвы. Каждый исследователь знает, что он рискует. А мы, Эт, исследователи, исследователи разума, психонавты, мы забрались в самую темную область разума.
— Что ты несешь! Это стопроцентное мазохистское рок-дерьмо, — отвечает Этан. — Скоро ты заставишь меня нюхать твои подмышки.
— Значит, ты хочешь позволить Луке Касиприадин указывать тебе, что делать и чего не делать?
Полные руки собачьего дерьма. Лицо к лицу. Между ними лишь десять сантиметров. Самая короткая дистанция социального взаимодействия. Дистанция любви, дистанция бешеного гнева. Почувствуй мое дыхание — вот какая это дистанция.
— Ты доиграешься, Маркус Кранич, твое лицо может влететь в этот долбаный экран.
Illuminatus. Просветление. Этан Ринг ощутил неведомые глубины ярости в своей душе. Увидел страх на лице Маркуса и испугался. Как будто одна из его матерей усадила его и осторожно, мягко сообщила о доселе скрываемом наследственном заболевании, шизофрении, гемофилии, СПИДе, ликантропии. Этан Ринг, его жизнь, его история были притворством, обманом, маской чудовища со стеклянным сердцем, которое и является истинным Этаном Рингом. На миг, пусть краткий, но вполне ощутимый, его наполнило горячее, нечистое возбуждение при мысли о лице Маркуса, вдребезги разбивающем выпуклое стекло монитора, о фонтане кристаллических осколков и брызг. Он вылетел из компьютерного класса. Сбежал из университета и всех его дел. Три дня он прятался среди бесхитростных постеров, сидюшников и бумажек с безнадежными проектами. А потом он больше не смог смотреть в лицо своему гневу и отправился за прощением. В темном компьютерном классе светился один огонек.
— Маркус! Маркус, прости меня. В меня как будто бес вселился.