– Что, плохие новости? – спросила она.

Я облизнул губы.

– Что-то случилось с вашей матушкой?

– Нет-нет.

– Уволили со службы?

– Нет, это с покойным дядей. Он умер.

Миссис Нолан выдвинула стул и села рядом. Чтобы избавиться от ее утешений, я быстренько протянул ей письмо, и она прочла его, далеко отодвинув от глаз.

– Я очень вам сочувствую, мистер Вистлер. Это от адвоката, как я полагаю?

Я снова взглянул на письмо. Бланк был удивительно безликий, только в верхнем левом углу напечатано маленькими буковками: «Канлиф amp; K^о».

– Наверно.

– Вы хорошо его знали?

– Почти совсем не знал. Он жил в Канаде.

– Да-а, – протянула она, – все равно это печальная новость. Налью-ка я вам чашечку крепкого чая.

Она налила, и я хлебнул кипятка, так, что слезы полились из глаз.

Миссис Нолан громко высморкалась и попросила остальных постояльцев, которые все еще сидели, благоговейно глядя на меня, покинуть столовую. Они столпились вокруг и с сочувствием, от которого мне стало совестно, забормотали слова утешения.

Когда все вышли, я, как с цепи сорвавшись, вскочил со стула и в бешеном галопе понесся вокруг стола. Плохие новости, говорите?! Плохие новости?! Даже миссис Нолан, даже эта почтенная дама, которая, как никто другой, проникла в суть письма, даже она была вынуждена отнестись к нему с печальной почтительностью!

Я плюхнулся на стул и снова прочел письмо, теперь уже очень вдумчиво. В формулировке «О завещании покойного мистера Белы Янды» было нечто столь четкое и ясное, что я удивился – как это мне раньше не приходило в голову думать о нем подобным образом. Покойный мистер Янда – вот здорово! Он разумно и благополучно прожил долгие годы, сколачивая состояние и готовясь к тому, чтобы стать покойным, и теперь я шепчу его имя и благодарно кланяюсь этому имени, значащемуся на бланке.

Пока я так сидел и бормотал, обращаясь к письму, миссис Нолан высунула голову из-за двери, потом снова исчезла. И тогда я умял оба яйца, выев одни желтки, а к белкам с барственной спесью даже не прикоснулся.

Это состояние еле сдерживаемого экстаза длилось все время, пока я не очутился у себя наверху. А там я вскочил на тахту и стал прыгать до ней, курить сигарету за сигаретой и ждать, пока не настанет наконец время звонить Стефану Канлифу.