— Твоя юность пятнадцать лет как закончилась, — отрезала Зафира, пересаживаясь к драгоценному зеркалу из самого Запроливья. Овальное зеркало высотой в целый локоть — по слухам, даже король столь огромного зеркала не имел! — удерживали в медной раме два круглощеких златокудрых ангелочка. На их растопыренных крылышках догорал последний луч закатного солнца.

Зафира с удовольствием сравнила себя с Константой. Носик у баронской дочери вздернутый, щеки с ямочками, глаза истинно благородные: ночью глубоко фиалковые, днем же льдисто-синие. У простолюдинок — вот у той же Константы — глаза всегда одного цвета. Да и фигура Константы отличалась от Зафириной, как капуста от розы. Собственно, по фигуре баронская дочь Константу и выбрала. А еще камеристка была в курсе всех замковых и деревенских новостей, которыми охотно делилась с госпожой. Кроме того, Константа превосходно укладывала длиннющие светлые волосы Зафиры. А отец ставил в пример аккуратность, хозяйственность и веселый нрав Константы.

— И вообще, — капризно протянула Зафира. — Этот граф Дебиан — слуга дьявола! Так говорит отец Теребоний, а он человек ученый! Вот скажи, Константа… Неужели отцу не жаль! Меня, — девушка хлюпнула носом, — кровиночку… Сиротку! Отдавать в загребущие волосатые лапы слуге дьявола!

Константа пренебрежительно хмыкнула:

— Подумаешь, слуга! Ваш благородный предок-основатель изгнал самого дьявола из этого вот самого замка! — камеристка притопнула башмачком телячьей кожи по лохматому ковру, тоже добытому бароном в одном из бесчисленных походов.

— Известно ли госпоже, — Константа шумно вздохнула, — что именно сегодня, в ночь святого Кондратия, весь замковый двор превращается в адские врата? Именно в них в незапамятные времена…

— Полторы тысячи лет, — поправила баронесса.

— Ну, вы же ученая… Так вот, ваш предок изгнал самого дьявола в эту самую ночь! И с тех пор никто не выходит во двор в полнолуние святого Кондратия!

Тут до Константы дошло, что сегодня же и в самом деле адское полнолуние! И камеристка живо сменила тему:

— И к слову, госпожа, — подмигнула пампушка, зажигая очередной светильник, — Говорят, что у слуг дьявола с этим самым… Хм… Ну…

Зафира залилась краской.

— В общем, штуковина у них, как у жеребца вашего батюшки, — Константа и сама зарозовела. Баронская дочь возмутилась:

— Фу, что за пошлости! Расскажи лучше про изгнание!

— Батюшка выдерет.

— Сначала я тебя выдеру, — Зафира схватила медную кочергу перед очагом, — Я велю! Исполняй!

Константа бережно перехватила кочергу:

— Ах, это такое дорогое зеркало! — и чуть не ляпнула вернейшую примету: “разбить зеркало — семь лет замужней не бывать”. Как пить дать, баронская дочь расколотила бы драгоценность, и плевать ей, что в том походе батюшка пол-дружины потерял… Убрав кочергу от греха за спину, Константа с важным видом воздела указующий перст к сводчатому потолку:

— Расскажу, так и быть. Во-первых, в тот день грохотала страшная буря…

Страшная буря ревела в широком кольце замковых стен. Ветер, казалось, даже топорщил черепицу на крышах, молнии сверкали ежеминутно. В ушах отдавались то раскаты грома, то рев ливня в каменных водостоках, то налетающее со всех сторон эхо. Студеная мокредь пробирала до костей, хотелось спрятаться под сухим пушистым одеялом, и чтобы вместо резких ужасных молний тихо и тепло горел камин. А голову еще и подушкой укрыть, чтобы не так страшно, и липко, и противно!

Зафира бы даже прислушалась к уговорам Константы и вернулась обратно, если бы смогла их разобрать в непрестанном грохоте и реве бури. Камеристка подобрала пышные юбки до середины пухлых бедер, но так и не решилась ступить в залитый выше колена двор. Баронская дочь, отважно изготовив иголку (надо же для ритуала добыть каплю крови), встала на предпоследней ступени крыльца, и прокричала в бушующее небо: