– Да-да, конечно, – промямлила Инна, понимая, что в этот подъезд уже никогда, ни ногой… И пулей вылетела из приютившей ее квартиры.

На улице, кое-как отдышавшись и отключившись от позора, она поняла, что ее сегодняшнее предприятие будет безнадежно и с громким треском провалено. То, что так отвратительно началось, хорошо кончиться не может. Но и отступать от намеченного она, пожалуй, не станет. Когда еще все так хорошо сложится, чтобы и уроки можно было отменить, и Ленка на работе, и Берт свободен на целые полтора часа!

В роскошном холле подъезда не менее роскошного дома, где проживал Альберт Соколовский, удалой секьюрити в темно-синей форме с ярко-желтыми нашивками спросил Инну:

– Вы к кому? – и, как ей показалось, очень подозрительно оглядел ее кирпичные колготки, и даже настороженно принюхался к резким испарениям ее хорошо продушенного навязчивыми французскими духами разгоряченного тела.

– Вам назначено? – еще раз спросил он после того, как она назвала фамилию Берта, и, не слушая ответа, вызвал по местному телефону квартиру Соколовского. Видимо, Альберт подтвердил, что ждет именно Инну, потому что секьюрити, опустив трубку, нажал на своем пульте какую-то кнопку и предложил Инне пройти через турникет.

Восхищаться огромным лифтом и устланными ковровыми дорожками коридорами Инна уже не могла, потому что ее охватило страшное беспокойство. Одно дело мечтать о том, как ты явишься к мужчине, который в качестве честного человека должен бы тут же заключить тебя в объятия. И совсем другое – когда ты уже подходишь к заветным дверям. По мере приближения к ним надежды на объятия почему-то сами собой испаряются, как дым, а джемпер «кусается» все больше и больше.

Порог квартиры Альберта Инна переступила на неприятно мягких ватных ногах. Одно при этом было хорошо: натертые места мгновенно перестали болеть. При входе на стене висело огромное зеркало, в коем она мгновенно отразилась. Честно говоря, узнала Инна себя не сразу. Она еще не привыкла к брюнетистому колеру волос, и собственное лицо под черными прядями показалось ей излишне бледным, а нервный румянец – неестественно малиновым. Берт помог ей снять куртку, и в то же самое зеркало Инна увидела, что черный джемпер «искусал» ей всю шею и открытую грудь, которые покрылись пятнами почему-то красно-коричневого цвета. Конечно, этот цвет гораздо больше гармонировал с кирпичными колготками, чем малиновое лицо, но все-таки ее абсолютно не украшал.

Берту, похоже, не было дела ни до ее колготок, ни до лица, потому что, проведя ее в ту часть квартиры, которая могла условно называться комнатой, и усадив на обитый скользкой кожей диван, он тут же с тревогой в голосе спросил:

– Ну! Что там с Леной?

Инна подумала, что тянуть резину не имеет смысла, раз уж она на все решилась, и чужим голосом произнесла:

– Лена сказала, что у вас с ней все кончено…

Альберт как-то непонятно то ли улыбнулся, то ли скривился, что одинаково шло его красивому лицу, и спросил:

– Она просила вас передать мне именно это?

– Нет… – замотала головой Инна. – Конечно же, нет… Она вообще ничего не просила передавать…

– А что же тогда? – не понял Берт. – Вы ведь… ее подруга… Она же что-то вас просила?..

– Нет… То есть… да… То есть я, конечно, подруга… лучшая… мы с ней с детства… – замялась Инна. – Но я пришла не потому, что подруга… Я пришла… В общем… вас это, конечно, не удивит… Вы, конечно же, привыкли, да?

– К чему? – холодно блеснул глазами Берт и, как показалось Инне, все понял.

– Ну… что женщины вам сами на шею вешаются.

Альберт вынул из кармана пачку сигарет и, ловким движением выбив из нее одну, сказал:

– Правильно ли я понимаю, что вы пришли тоже… ну… насчет шеи, которая освободилась?