Там лежали: антикварной древности зонтик, голубой в беленький цветочек, потерянный и оплаканный мной месяц назад; тетрадь с набросками романа (об этой утрате я, впрочем, намертво забыла, потом поймете почему); губная помада, загадочная пропажа которой изводила меня вот уж две недели; купленный пару дней назад журнал о кино, поиски которого едва не свели меня с ума, и монета достоинством в пять рублей.

И как это мне раньше ни приходило в голову, что половина из того, что кладешь на спинку кресла (дурная привычка, укоренившаяся во мне с детства), оказывается в результате под ним? И почему мне не хватало мозгов искать потерянное там, куда оно скорее всего и должно было попасть? Впрочем, детективные романы учат нас как раз обратному, а именно тому, что искать следует там, где, по законам логики, искать не нужно.

Врут детективные романы. Особенно врут про работу сыщиков. Я выключила пылесос и, злобно вздыхая, потащила его в другой угол комнаты. Когда я поступила на работу в «Гарду» (так называется детективное агентство, если кто не знает), у меня сложилось впечатление, что трудиться на благо начальства и обратившихся за помощью граждан я буду от силы пару часиков в день, а все оставшееся время посвящу приятному досугу, и не исключено, что в компании все того же начальства. Дудки! То есть недолго музыка играла! Работы становилось все больше, удовольствия она мне приносила все меньше, а любимое начальство появлялось в непосредственной близости от меня все реже, чего ни одно любящее сердце выдержать не в силах! Словом, я потеряла покой и сон, бегая по всему городу и перебирая без конца разнообразные бумажки, забросила дом, хозяйство и новый роман, а начальство не вело ни ухом, ни бровью и на мои страдания, моральные и физические, никак не реагировало.

К тому моменту, когда я, покончив с уборкой, очутилась на кухне перед шумно закипающим чайником и ждущими своего смертного часа бутербродами с «Докторской» колбасой, физические силы мои были на грани полного истощения, а настроение упало ниже отметки абсолютного нуля, что составляет, если память мне не изменяет, -273 градуса по Цельсию. Виной этому были мысли о любимом.

Было от чего пригорюниться. Со времени первого поцелуя с любимым прошло уже почти два месяца. И столько же прошло со времени последнего. Нежные отношения, на продолжение и развитие которых я рассчитывала всей душой, то ли замерзли, то ли закисли, короче, приказали долго жить. Любимый при каждой нашей встрече был весел, ласков и мил, однако общался со мной хотя и не как с подчиненной, но как с другом, товарищем и братом, то есть сестрой. Разницы нет, потому что роль сестры, как и все остальное, меня совершенно не устраивала.

Истосковавшееся по любви сердце ныло, и страдания не могли заглушить ни бутерброды, ни чай, даже с сахаром и лимоном. Словно в ответ на мои мысли, унылую тишину квартиры прорезал пронзительный телефонный звонок.

– Привет, – бодро сказал Дашкин голос. – Как она – жисть?

– Ужасно! – замогильным голосом призналась я.

– Что случилось? – неосторожно поинтересовалась Дашка.

Если зануда – это тот, кто на вопрос «как живешь?» рассказывает, как он живет, то я – зануда, причем жуткая. Впрочем, меня можно понять – Дашка была вторым человеком, который знал странные обстоятельства, в которых с недавнего времени мне приходилось существовать, так что с кем мне было делиться, как не с ней? Первый человек, знающий обо мне все, – лучшая подруга – находился одновременно в состоянии подготовки к летней сессии и в предсвадебных хлопотах, так что выслушивать излияния замученной любовью и бытом кретинки ей было недосуг.

Поток моих жалоб иссяк только минут через двадцать. Пытаясь припомнить, что еще в моей жизни есть такого ужасного, я рассеянно спросила у Дашки:

– А ты сама-то как?

И горько пожалела об этом, потому что немедленно выяснила – я не единственная зануда в мире. Дашка ухитрилась переплюнуть меня в количестве и качестве жалоб. Когда ее запас душераздирающих историй и печальных умозаключений (касающихся широкого спектра проблем – от зубной боли до угрозы свободе слова в России) наконец истощился, у меня заболело прижатое к трубке ухо, но зато я почувствовала себя вполне счастливым человеком.

– А новости стало совсем невозможно читать! Такую чернуху пишут, что начинаешь размышлять: то ли они пьют уже неделю, не просыхая, и все новости сочиняют в белой горячке, то ли все это на самом деле происходит, и тогда точно через полгода нас всех живыми возьмут на небо, потому что случится конец света.

– А что такое? – живо поинтересовалась я. Газет я уже сто лет не читала и телевизор не смотрела.

– Да тут в «Московском добровольце» написали, что в Москве появились псы-людоеды и что один такой загрыз двоих собаколовов, когда они попытались его поймать.

– Бред, – отрезала я, мгновенно охладев к новостям. – Нашла вообще что читать. Вспомни, что Булгаков писал о чтении советских газет, и успокойся.

– Ой, слушай, что я тут вспомнила, – мгновенно забыв о зловещих газетных байках, пискнула Даша. – Тут звонит мне девчонка, с которой мы вместе...

И, покончив с обсуждением всевозможных проблем и неурядиц, мы перешли к более приятной и интересной теме – к обсуждению личной жизни наших общих знакомых. На дворе стояли выходные, Дашкин молодой человек был у родителей в Португалии, моя мама – на конференции в Италии, и мы могли болтать по телефону сколько вздумается.

Внезапно раздался негромкий щелчок, и на корпусе радиоприемника, стоящего на холодильнике, сам собой зажегся красный огонек. Я не обратила бы на это никакого внимания, поскольку как раз в эту минуту Дашка с упоением рассказывала о крушении подлых планов одной коварной тетки, но радио внезапно громко заговорило мужским голосом. Я вздрогнула и ушибла локоть о край стола.