Костин, слушавший Марата открыв рот, наконец, взял себя в руки и сказал:

– Ну, ты даешь, вот слушаю тебя и, прямо, оторопь берет от твоей наглости; да мне насрать на все твои устои, понял.

– Да, – серьезно сказал Марат, – причем это было видно с самого начала. С тобой каши не сваришь. Однако открой форточку, дышать нечем.

– Да пошел ты, козел, еще командовать здесь будет, – крикнул Костин.

– Я не командую, а прошу, – заметил Марат, – знаешь, пословицу – «перед смертью не надышишься» – так вот – осталось мне мало, а дышать здесь совсем нечем.

– Ладно, – буркнул Костин, – сразу видно, что ты не охотник, настоящему охотнику пороховой дым только в радость.

Он открыл форточку, и в комнату потянуло свежим морозным воздухом.

– Я, дорогой товарищ, в армии, в артиллерии служил, дыму наглотался на всю оставшуюся жизнь, – сказал Марат.

– А я погранцом был, – гордо произнес Костин.

– А-а, вот оно что, а я смотрю, физиономия твоя мне чем-то знакома, не тебе ли я в прошлом году в парке Горького морду набил, во время вашей всесоюзной гульбы, а?

– Ты хочешь, чтобы я еще раз тебе прикладом заехал, – спросил Костин.

– Ну что ж, если очень хочется, заедь, – разрешил Марат.

– Ладно, уж, не буду бить, – добродушно сказал убийца.

– Это мне напоминает одно из доказательств доброты Ленина, про то, как он брился опасной бритвой, а к нему дети подошли, он на них посмотрел и ничего не сказал, а ведь мог лезвием полоснуть.

Костин хмыкнул и сказал:

– Честно говоря, ты единственный, кого мне убивать не хочется, чем-то ты мне симпатичен, и байки хорошо травишь, ну просто талант пропадает, можно сказать, но и в живых тебя оставить не могу, сам понимаешь.

Костин ненадолго задумался, а потом сказал:

– Слушай, давай так договоримся, ты мне рассказываешь какую-нибудь историю про любовь, если к тому времени, когда ты закончишь, наступит утро, то я дам тебе шанс на спасение, – уйду. А?

– «Тысяча и одна ночь», – сказал Марат.

– Во, во, как в тысяче и одной ночи, как догадался?