Я была не в силах сказать ни слова, не в силах шевельнуться. Меня будто парализовало, ноги прилипли к полу. Кертис поднимался по лестнице, и я не знала, куда идти. На шее по-прежнему висел бинокль, достаточно тяжелый, чтобы ударить, не напрягая сил. Я сжала его в руке, ощутила, какой он тяжелый. Какой увесистый.

– Кертис Браун.

Я почти не узнала голос мамы. Это были ее первые слова за очень-очень долгое время.

Кертис продолжал подниматься, будто ничего не слышал, я крепко сжимала бинокль. Услышав громкий щелчок затвора, он замер. Я знала, что отец хранит в тумбочке пистолет, потому что в последние месяцы участились грабежи. Но мне бы и в голову не пришло, что мама знает, где он. Или как с ним обращаться.

– Кертис Браун, – повторила она. Голос был хриплым, скрипучим оттого, что она слишком долго молчала, но таким знакомым.

Он повернулся к ней.

– Так, миссис Прескотт. Вам нельзя трогать оружие. Вы можете себе навредить, а мы ведь этого не хотим, верно? – Он побрел к ней неторопливой походкой. – Лучше отдайте пистолет мне, а сами идите спать, пока я закончу свои дела с вашей дочерью.

Он сделал еще шаг, мама вскинула пистолет и прицелилась.

– Стой, а не то выстрелю. – Ее голос был так слаб, что слова казались шуткой.

Откинув назад голову, он расхохотался, сделал еще шаг – теперь ему достаточно было лишь дотянуться и взять пистолет.

– Отдайте его мне, миссис Прескотт, и мы продолжим заниматься своими делами.

Она шагнула назад, давая ему пройти к двери. Он посмотрел туда, и на секунду мне показалось, что он сейчас уйдет, исчезнет в темноте, и больше мы никогда его не увидим.

Но он не ушел. Он шагнул к маме, и ночь взорвалась огнем и порохом. Кертис рухнул, как марионетка, которой оборвали ниточки, по сосновому полу медленно расползлась темная лужа. Пистолет выпал из маминой руки и шлепнулся возле головы Кертиса. Мама стояла очень тихо и не смотрела на него. Я знала, нужно включить свет и убедиться, что он мертв, но, пока она стояла там, я была не в силах этого сделать. Вспомнила о Томе, о его любви ко мне, и это придало сил. Я поняла, как быть дальше.

Я уложила маму в кровать, дала ей снотворного, которое прописал доктор Маккензи. Вернулась к Кертису, включила свет. На нем была униформа, но все знаки срезаны. По-видимому, решив уйти из армии, он решил от них избавиться, будучи слишком практичен, чтобы вернуть назад одежду, которую мог носить.

Пуля пробила грудь, рана зияла, как мишень, и я ощутила странное разочарование оттого, что он погиб почти мгновенно. Мне казалось, он должен заплатить бо́льшую цену за все, что сделал со мной и моей семьей. Его глаза были открыты и удивленно вытаращены, кровь стекала по спине, чертила дорожки на коврике.

Забыв о скромности, я стянула через голову ночную рубашку и подложила под тело Кертиса, чувствуя отвращение, когда пришлось коснуться его руками. Нужно было сообщить шерифу. Нужно было сказать ему, что моя мать застрелила Кертиса Брауна. Было очевидно, что он вломился в дом. Что две беззащитные женщины пытались спастись.

Но потом я подумала: а ведь мама застрелила его, чтобы спасти меня. Совершила поступок, которого никто от нее не ожидал, даже она сама. Даже если она спасла мою жизнь, человеку, которым она была когда-то и, может быть, осталась теперь, пришлось бы тысячу раз умереть мучительной смертью, если бы люди узнали, что она сделала. Узнали, что она без колебаний убила мужчину. Никто не стал бы думать, заслужил он того или нет. Может быть, шериф подал бы в суд – я не знала, какие обстоятельства защитили бы мою мать от суда. Но в любом случае ее, даже в поврежденном уме, всегда больше всего беспокоило общественное мнение.

Набравшись смелости, я спустилась к себе, надела платье и туфли без чулок. Набросила пальто, побежала к дому Уиллы Фэй и постучала в ее окно. Она, должно быть, увидела, в каком я состоянии, и не стала задавать вопросов. За это я и любила Уиллу Фэй. Красивую, глупенькую Уиллу Фэй, от которой не требовалось напрягать мозги, просчитывать наперед, что и как сделать.

Она выбрала в лесу место, и остаток ночи мы копали яму и хоронили Кертиса. Я ничего не чувствовала, бросая на его лицо первый ком земли, неотрывно глядя на него, пока лунный свет падал на его кожу. Уилла Фэй придумала хоронить его без униформы, чтобы, если кто-то обнаружит тело, распознать было бы труднее. В подвале стоял его ящик, и мы сложили туда униформу. Сначала мы хотели накидать туда камней и утопить ящик в озере вместе с моей ночной рубашкой и коврами, которыми мы вытерли кровь, но Уилла Фэй сказала, что нам нужно сохранить хоть что-то на случай, если нас ожидает расплата. Мама была религиозна, и я знала, что Уилла Фэй права. Но еще я знала, что, пока мама жива, я никому не расскажу об этой ночи.

Поэтому мы принесли из дома простыню, завернули в нее почти все, что было в ящике, мою рубашку и ковры в пятнах крови и, набросав туда камней, зашвырнули все это подальше в озеро. Уилла Фэй сказала, что спрячет ящик туда, где никто его не увидит. Я не спросила куда, и больше мы об этом не говорили. Уилла Фэй была маленькой, слабой и вряд ли унесла бы его далеко, но это не имело значения. Никого не волновал Кертис Браун.