Шестиметровую комнату заняли. У нас появилась новая соседка тетя Сима Гирш. Полная в теле, большеротая, молодая, веселая и говорливая. Ко всем имела подход, быстро входила в доверие, советовала, гадала на картах, а для себя приглашала тетку-гадалку. Эта красивая тетенька, деловая и суетливая, вызывала у меня интерес, меня как магнитом тянуло к ее двери. И все хотелось выяснить, где же она работает? Нигде, ответила мне Зоя, шахер-махер. И не лезь туда.

Халат у тети Симы, или Симки, как ее все стали называть, был шикарный, черный шелковый в цветах — георгинах. Из немецких трофеев. Под ним — розовое, тоже немецкое шелковое белье. Она не стеснялась детей и взрослых, носила халат нараспашку, ходила к нам поболтать, садилась на стул, широко расставляла ляжки и та-та-та — как из пулемета — обо всем. Все знала, всему спешила научить первого встречного-поперечного.

Симка, ты бы закрылась, упрекала ее мама. А, Симка махала рукой, какая разница. Так ведь дети же! — пыталась урезонить ее Клавдия Николаевна. Он еще ничего не петрит, махала Симка рукой в мою сторону.

Ой, как она ошибалась! Мы уже давно все "петрили", как себя помнили, так и петрили во всем, в чем нам петрить еще не полагалось, во всем, что вокруг нас происходило, куда глазенки и уши детские доставали, вплоть до того, чем и как делают детей. И свои будущие "орудия производства" тщательно исследовали и изучали по инициативе Славки Молочникова у нас под терраской в компании с соседскими девчонками. В свой час и Женька освоил эту исследовательскую лабораторию, в которой гладил девчонкам животы холодным утюгом, за что получил прозвище Доктор. Он и стал врачом, замечательным хирургом, незабвенный брат мой Женька.

"Петрил" я и по поводу шахера-махера. Им занимались и наша тетя Маня-Цыганка и Кутиниха. А вот тетя Лена Ивановская не занималась. И Анна Васильевна Хлебникова — нет. И я уже начал понимать и постигать азы экономики социализма и криминальной экономики. И почему тетя Сима ест копченую колбасу, а Ивановские — холодную картошку в мундире без масла. Обколупливают коготками кожуру и едят без соли, а Юрка Ивановский сидит с голой попкой на окне в драной рубашенции до пупка, лижет эту картофелину, и не только лицо в картошке, но и пиписка. Я видела разницу в жизни, и мне было стыдно и горько, и находились неожиданно злые слова, и тогда, и сейчас.

К Симке хаживал хахаль Ефим Абрамович, заведовавший где-то в Перово овощной палаткой или магазином. Хахалями в те времена называли любовников. По-нынешнему — это бой-френд. Скажи я тогда, что Ефим Абрамович бой-френд, дядя Леша принял бы меня за шпиона.

Встречались они открыто, не таясь: крадучись в наш дом бой-френд не пробирался.

Симка, конечно, все объяснила, у него, конечно, жена больная, а он, конечно, мужчина, он без этого не может… и т. д. Все согласно и понимающе кивали головами, делали вид, что сочувствуют Ефиму Абрамовичу, но принимали его равнодушно. Бой-френд был приветлив, общителен, небольшого роста (под размер палатки, сказала Лида), голосом обладал сиплым, за что я его прозвал Утесовым. И когда Ефим появлялся в доме, я ходил по коридору и пытался своим голосом сипеть под знаменитого певца: "Парень я молодой, а хожу я с бородой. Я не беспокоюса-а-а, пусть растет до пояса…"

Симка быстро прибрала к рукам обеих Марусек, стала крутить с ними дела и ездить в Моршанск. Спекулянтский бизнес процветал. Вот тогда, наверное, закладывались в рыхлую почву наших военных бед семена перестроечных времен, начальной капитализации… А может, и нет, они в почве жизни были всегда, только дожидались удобного часа, чтобы дать всходы. Вот и взошли.