— В женском, — отвечаю я.

— Здесь сидеть! — он срывается на помощь к парням, по рации вызывая коллегу.

А мы сидим. Смотрим друг на друга. У обеих слезы текут, но истерика какая-то странная. Глухая. Внутри. Это мои бабочки плачут. Было страшно и противно. Шок. Такое не могло произойти в элитном лицее. Просто не могло. Это же школа…

Все суетятся. Бегают. Кажется, вызвали скорую. И еще родителей. Вася тычет в нас пальцем, в красках рассказывая, как его друга чуть не убили. Камер то в туалете нет. Как доказать обратное, я не знаю.

Мы продолжаем сидеть. У меня нет сил отвечать на вопросы охраны, педагогов, нашего психолога. Не помогает успокоиться и вода, которую мне буквально вложили в руку и заставили выпить.

Саша плачет в голос, пытаясь объяснить, что к нам приставали. Что закрыли шваброй. Я защищалась. А я молчу. Мне плохо и холодно. Не хочу никому ничего объяснять. Хочу в ванную и под одеяло, а лучше к Захару. Мне не верится в то, что я могла такое сделать. Разбить голову парню. Я даже не знаю, пришел он в себя или еще нет.

Дверь лицея грохочет об стену. Вяло перевожу взгляд на вход. Врачи приехали. И старший Соловьев. Следом за ним вошел Сашин папа, а моих еще нет.

— Мама едет, Стась. Она в пробке, — говорит мне психолог.

— Ладно, — пожав плечами, смотрю как искажается лицо старшего Соловьева.

Мозг отмечает, что они с сыном очень похожи внешне. Красивые, но неприятные люди. Опасные.

— Я вам говорила, мальчик переходит все границы в отношении девочек! — шипит отцу Гриши наш директор, пока охрана пытается разогнать зевак, а парню оказывают помощь.

— Это нормально в его возрасте! Девки сами на него вешаются. Где доказательства, что мой сын пытался… Да мне даже произносить это смешно! Изнасиловать девчонку! Где? Вот разбитая голова и потеря сознания — доказательство. Вы думаете, я это просто так оставлю?! Да я ваш сраный лицей по кирпичу разберу, если придется. Слышишь, ты? — зло смотрит на меня.

— Не надо так разговаривать с девочкой. Она и так напугана.

— А мой сын с травмой головы поедет в больницу! — отталкивает директора старший Соловьев. — Слышь, сопля, я тебя и все твое семейство за своего пацана казню. Ты меня поняла?!

— Я бы так не была в этом уверена, — слышу родной голос мамочки. — Возьмите трубку. Мой муж на связи. Генерал-лейтенант внутренней службы Шолохов Михаил Федорович.

Я никогда ее такой не видела. Собранной, важной, гордой, с очень прямой спиной, развернутыми плечами и острым, холодным взглядом. Настоящая жена генерала и министра.

Мамочка садится рядом со мной. Очень бережно притягивает к себе. Ее нервно бьющееся в груди сердце выдает все ее настоящие эмоции. И я продолжаю тихо плакать, уткнувшись в ее новенькую блузку с запахом родных духов.

— Захар сегодня приедет, — шепчет она мне в волосы. — Отец рвет и мечет. Вызвонил твоего брата. Он домчится сюда быстрее.

— Прости меня. Это я его ударила. Мне было так страшно, — слова сами рвутся наружу.

— Ты все сделала правильно, детка. Я бы и посильнее приложила, чтобы подольше в грязном сортире повалялся.