Интрелюдия 2

Что бы там кто не говорил, но императорская семья – это тоже люди, и соответственно ничего человеческого им не чуждо. В конце декабря в Зимний дворец, так же, как и во многие другие дома России и прочих христианских стран, пришел рождественский дух. Настроения дополнительно добавляла природа, расщедрившаяся в кой это веки на отличную зимнюю погоду. Температура на улице несколько дней подряд держалась в районе комфортных минус пяти по цельсию, ночью выпал снег, а утром нависшие над городом серые тучи неожиданно растянуло и на радость людям на небе выглянуло солнце, вид которого жители Петербурга, казалось, уже давно позабыли.

Этим утром император вместе со своей женой проводили время за чаем и чтением. Редкий случай семейной идиллии, если вспомнить про тяжелые взаимоотношения в венценосной чете, объяснялся очень просто. На прошлой неделе Александр в очередной раз поссорился со своей «официальной» любовницей Марией Антоновной Нарышкиной, заподозрив ту в неверности. Учитывая, что Нарышкина состояла в официальном браке – собственно Нарышкина – это фамилия мужа, в девичестве женщина носила фамилию Святополк-Четвертинская – обвинения эти на взгляд постороннего человека выглядели весьма экстравагантно.

Вообще Мария Антоновна была женщиной крайне интересной. Она была признанным эталоном красоты в Петербургском высшем свете, Кутузов в своей переписке называл ее ангелом, Державин посвящал стихи, а сколько воздыхателей так и остались тайными, понимая, что соревноваться в любовных делах с императором – дело неблагодарное, наверное и посчитать невозможно. Причем, если в первые годы их связи Александр ревниво оберегал свой «пост» подле прекрасной дамы, то впоследствии он стал куда более снисходительными. Говорят, однажды он поймал Нарышкину на – а может и под, кто знает – своем адьютанте Ожаровском, однако особого значения этому не придал, типа дело-то житейское. Вроде как из трех доживших до взрослых лет детей Марии Антоновны Александр неофициально признавал отцовство двух – Эммануила и Софии – выделив мужу любовницы пособие в триста тысяч рублей и наказав тратить его именно на них. Все-таки начало девятнадцатого века было интересным временем.

Так вот в то утро венценосная чета в молчаливой идиллии наслаждались чаем, когда в их покои крича, смесь и толкаясь влетела толпа детей, среди которых была Анна, Михаил их друзья по играм Эдуард и Юлия Адлерберг, и что Александра впечатлило больше всего – Николай. За всесокрушающей толпой детей пытались угнаться воспитатели, однако расшалившиеся подростки – старшей было девять, а младшему – шесть – на крики взрослых не обращали никакого внимания.

- Саша, - обращаясь к императору на бегу крикнула девятилетняя Анна, - мы идем кататься с горки. Там на набережной нам насыпали горку, пошли с нами!

Император на это предложение только усмехнулся. Идея пойти съехать пару раз на деревянных салазках с горки, звучала весьма заманчиво, вот только одеваться и уходить далеко от камина, пышущего теплом, было откровенно лень.

Неожиданно, вымахавший к своим восьми с половиной годам уже под метр сорок, Николай остановился, по-детски забрался с ногами на стул и принялся декламировать, закрыв глаза и придерживаясь за спинку чтобы не упасть.

- Мороз и Солнце – день чудесный,

Еще ты дремлешь друг прелестный,

Пора, красавица, проснись,

Открой сомкнутый негой взор,

На встречу северной Авроре,

Звездою севера явись.

Вечор ты помнишь, вьюга злилась,

На мутном небе мгла носилась,

Луна как бледное пятно на небе мрачная желтела,

И ты печальна сидела…

Посреди стихотворения великий князь открыл глаза и как-то так получилось, что взгляд его упал на Елизавету Алексеевну, с которой еще со времен открытия родильного дома у него сложились теплые, можно даже сказать дружественные отношения. Выглядело это так, как будто мальчик посвящает стихи именно ей.