Пётр посмотрел на него, потом на бутылку, секунду подумал, потом решительно взял её и свинтил колпачок. Ир, глядя на него украдкой, улыбнулся и посмотрел на жену. Надя спала, слегка развернувшись боком на сиденье и закинув голову.

— Зато раз и навсегда решили проблему пробок по пятницам и воскресениям, — крякнув, продолжил Егорыч. — помню, в девяностые, когда я ещё семейный был, со своими на дачу с вечера выезжали, приезжали на место только под утро — такие пробки были! Задыхался Питер, разросся уже тогда до Гатчины и Всеволожска. А ехать было — километров тридцать всего. То-то.

— Да, припоминаю… — Складка сделал серьёзное лицо и приложился к вернувшейся в руки бутылке.

— Как-как? — переспросил Ир, — пробки? В смысле, заторы на дорогах? Их специально, что ли, кто-то устраивал, в знак протеста?

Старики усмехнулись.

— Ага, народ устраивал в узких местах, протестуя против ограничения свободы передвижения. Хех!.. — Пётр звонко пощелкал дубовым ногтем указательного пальца по горлышку бутылки и хрипло рассмеялся, как будто откашливаясь, потом опять посерьёзнел. — А когда первый год нового века закончился — как рукой сняло. По всем крупным городам, задушенным гигантскими пробковыми удавами, волной прокатилась череда однотипных законов: безумные налоги на дачи и пикники, а ещё сверхдорогая земля вне городской черты. Ну и запрет на самовольное выращивание и животноводство. И, чтобы окончательно добить — огромные пошлины на всё, что связано с авто. На ввоз, на вывоз, на покупку, на продажу, на производство и утиль, на содержание и на бензин, на дороги и на мосты, на запчасти и стоянки… в общем, край. Чтобы неповадно было, значит. Только для фермеров были поблажки, чтобы снабжать… — старик показал пальцем вверх, — но ещё пойди докажи, что ты не верблюд, и вправду хочешь землю обрабатывать с помощью трактора. И вот тогда и случился Великий и Окончательный Исход в Города и Подземку. Богатенький — делай, что хочешь, но плати, много-много плати, и всё же держи себя в рамках. Не дотягиваешь — сиди и не дергайся в специальных городских парках для пикников и езди удобно и быстро под землёй. И ничего, освоились. А, вот ещё что… штрафы ввели немереные за несоблюдение, значит, и что поразительно, специальная служба на это дело выделилась, строгая и неподкупная, прямо диву все давались. Ну, и перестал народ на загородную природу тянуться, оторвались последние корешки-ниточки. И вообще ездить сам по себе перестал. Всё что нужно — под рукой, даже машина не особо и нужна оказалась. В общем, стала умирать и автомобильная индустрия. Ну, не то чтобы умирать — прежнего роста уже не было. У нас ведь как деляги рассуждают: роста нет, значит, пиши — пропало. А жаль, только-только научились качественные дороги делать, как эта, например, и неплохие машины выпускать. Остались просто автомобили и очень дорогие, статусные. И привет. Зачем стараться? Если есть полная подземная магистральная сеть со всемирным охватом, — Егорыч привычно сощурился. — Да ты и сам всё это знаешь. Просто прежней жизни не нюхал.

Ир знал. Не будучи силён в новейшей истории, тем не менее, как и всякий потомственный горожанин, он ещё со школы помнил самые основные вехи. В семьдесят втором был открыт способ прогрессивной горнодобычи, названный методом Картани-Модлера, по фамилиям главных инженеров-изобретателей, неожиданно, спустя пять лет, нашедший применение у метростроевцев в виде метода скоростного частотного бурения. Как помнил Ирбис объяснения из учебника по этой самой новейшей истории, легенда открытия явления и создания крайне засекреченного метода была примерно следующей.

Один, к сожалению, теперь уже безнадёжно забытый физик-акустик, эмигрировал шестидесятых из Ирана во Францию, и поселился в Париже. Исследуя проблему распространяемости звуковых волн в твёрдых средах, он открыл особую полосу частот, точнее — набор полос или диапазонов обширного спектра звуковых колебаний. Назвав его «ударный кросс-акустический спектр», учёный по какой-то причине не успел оформить заявку на открытие и скоропостижно и тихо скончался у себя дома при невыясненных обстоятельствах. Возможно об открытии так ничего и не узнали бы, если бы в начале семидесятых прошлого века небольшая фирма по разработке горного оборудования «Arammine» не получила заказ от транскорпорации «BMF» на создание бура с повышенными характеристиками проходимости. Один из инженеров-разработчиков, Пьер Картани, накануне купил дом на Монмартре, как позже выяснилось, у очень дальнего родственника прежнего владельца, тоже почившего, правда, просто от банальной старости. Оказалось так, что пожилой француз долгое время сдавал угол тому самому безвестному ученому. Вступивший в наследство родственник, не желая тратить время и приводить в порядок несколько обветшавшую недвижимость, продал дом как есть со всем имуществом покойного и, таким образом, в том числе и с нехитрыми пожитками его не слишком удачливого одинокого постояльца.

Как-то в выходной день, разбирая вместе с сыном пыльные документы, найденные в дальнем кабинете, Пьер наткнулся на безымянную папку с описанием открытия, подписанную только инициалами «С. Т.» и витиеватой арабской вязью. Тем не менее, содержимое папки из сотни листов было написано на чистейшем научном французском, снабжённом математическими расчётами и таблицами, и, углубившись в чтение, Картани едва не схлопотал сердечный приступ. Так он обнаружил описание явления, которое позднее принесло ему признание, ряд престижных премий, включая Нобелевскую, и богатство. Суть открытия сводилась к следующему: при одновременном воздействии акустических колебаний нескольких тщательно рассчитанных диапазонов частот на различные материалы выяснилось, что при достижении определённой амплитуды происходило резкое усиление резонанса в подверженных воздействию частот различных типах грунта, а особенно в интересовавших учёного самых крепких, скальных породах — граните, базальте, твёрдых песчаниках. Не на шутку удивлённый смелости концепции и вызывающе стройному построению математических выкладок, инженер, всё же, на основании данных из папки, не поленился и создал экспериментальную установку для испытания метода. Результаты оказались в буквальном смысле потрясающими. При точной синхронизации и правильно направленном воздействии происходило стремительное разрушение межмолекулярных связей внутри структуры данных материалов. В результате порода на заданной глубине воздействия (порядка полуметра после тридцатисекундного цикла на первой опытной установке площадью полтора квадратных метра) превращалась в сыпучую смесь, которую оставалось только вынуть из обрабатываемого пласта. Как следствие, не требовалось наличия сверхпрочных буров, сверл и пробойников, взрывчатки.

Довольно простое, на первый взгляд, открытие имело далеко идущие последствия. Применив вместе с компаньоном Себастьеном Модлером доработанные результаты исследований безвестного С. Т. в своей разработке промышленного акустического бура и, на всякий случай, запантентовав его, Картани, сам того не ведая, заложил основание для революции в мировом порядке, неузнаваемо изменившем образ жизни и систему ценностей человечества.

О методе ожидаемо и закономерно захотели узнать многие, те, кто «в теме», но «BMF», за баснословную сумму выкупив у Картани все права на патент, почему-то быстро-быстро всё засекретила и даже подрядные лицензии давала с большим скрипом, со своим опечатанным оборудованием и только на строительство транспортных тоннелей. Ходили, правда, слухи, что Второй Нефтяной бум, в начале двадцатых годов, перед самой Войной, как-то был связан с незаконным применением метода Картани-Модлера, и даже затевались какие-то суды за патенты. Но это случилось много позже. А вот тогда, в семидесятых, тоннели подземки стали прокладывать с фантастической скоростью — от двух до четырёх километров в сутки, вместо прежних двухсот-трёхсот метров за месяц. Бригады-рекордсмены проходили однородные участки грунта ещё быстрее. Абсолютный рекорд, установленный в восемьдесят седьмом году канадскими шахтерами — девять километров восемьсот пять метров за двое суток — так и не был побит за все полвека работы. Основной вопрос, который при всем этом возникал у строителей: куда девать породу? Позже строители приноровились заполнять ею естественные пустоты, встречающиеся на пути бурения тоннелей, а также оказалось выгодно отгружать и перерабатывать её в строительный материал для бесконечно растущих этажек. Сеть стремительно развивалась, и за какие-то тридцать-сорок лет паутина подземных путепроводов охватила всю планету. Сначала связали все быстро растущие на дрожжах БКС гиперы, а потом и к мультикам протянула свои многочисленные рукава Великая Подземка. Корпорация «BMF» превратилась в транснационального монстра «Глобал Сабвей», могущество которого превосходило влияние многих стран. Советский Союз медленно и неохотно, как и всё новое, принимал технологию, и лишь спустя двадцать лет, с его развалом дело быстро пошло на лад, и национальная подземная сеть стала стремительно расти, догоняя Европу, Южную Азию и обе Америки, хотя так и не стала такой же великолепно развитой и разветвлённой. (Может, это и к лучшему, — подумал смотрящий, — может, благодаря этому мы всё-таки ещё живы). Оптимизма в строительстве такого беспрецедентного в истории мирового проекта добавило весьма своевременное открытие финских химиков в восьмидесятых. Ир усмехнулся, вспомнив урок химии в школе, и своего учителя по этому предмету, Дмитрия Павловича. Все в классе звали его Натрий Колбыч, но тот не обижался, наоборот, даже улыбался в ответ. Однажды он рассказывал про достижения современной химии и применение их в промышленности, и в какой-то момент он вдруг поднял вверх кривой указательный палец, обожженный многими реактивами и сказал: «Запомните эту дату, детки — 21 июня 1986 года. В этот день мир узнал о чудодейственном веществе, благодаря которому в Подземке стало по-настоящему сухо и безопасно! Технология наносводов! Вот она — химия для жизни, для людей». Чудодейственным веществом был углерод-и-ещё-чего-то-там-содержащий состав с изменённой молекулярной решёткой, разработанный группой Саволайнена. Он в разы увеличивал прочность и герметичность сводов, обработанных им по особой технологии сверхпроникающего напыления, создавая на толщину в десятки сантиметров фантастические по прочности молекулярные связи в веществе породы и, вдобавок, препятствуя проникновению в тоннели главной беды подземки — воды. Состав был настолько хорош, что позже создавал большие проблемы смотрящим. Своды требовали более мощных зарядов, совершенно не желая обрушиваться, что тоже стало на руку захватчикам.

Через год после вторжения, когда, наконец примерно осознали, в чём дело, то начали бить тревогу и заваливать первые «крысиные норы», военные кинулись взрывать межконтинентальные тоннели. Но было уже поздно. Пятнашки распространились почти на все континенты. Повезло тогда только Австралии, тамошние ответственные лица оказались предельно ответственны и достаточно напуганы угрожающей обстановкой в мире, благодаря чему оперативно воспользовались удалённостью материка и свои каналы рванули первыми, сразу все и по-серьёзному. Говорили, не обошлось без ядерных зарядов, тайно купленных у американцев. Испугались перевёртыши, — подумал Ир и крепко сжал руль. Радиационный фон там на северном побережье повышенный до сих пор. Но и захватчикам, по всей видимости, радиация в нужном месте в нужное время пришлась не по вкусу. За три года австралийская группа ни разу не сообщала о прорыве или подозрительной подземной активности. Но это, конечно, не выход, а то давно бы всё разнесли на частицы. К тому же, всё равно было уже поздно, с таким решением люди давно опоздали. Правда, как обычно, человечеству мало было разумных предположений. И несколько гиперов — Каир, Бомбей и Москву — от безысходности всё же накрыли мегатонными зарядами. В Бомбее и Москве даже не успели провести эвакуацию! Да уж, триста пятьдесят миллионов в одном и почти сотня в другом, совершенно неуправляемых, ведомых лишь паникой и ужасом и поглощаемых розовой заразой, которой всё было мало… Теперь там огромные радиоактивные пустоши, а пятнашки дальше расширяют свою территорию. Ир передёрнулся, и улыбка, вызванная воспоминаниями школьной поры, сошла с его лица.

Дорога оставалась пустынной, в добавок ко всему начался сильный дождь, и Ир включил дворники. Задачник бодро сообщил о том, что пройдена половина маршрута и предложил остановиться у придорожной заправки. Смотрящий глянул в боковое окно и успел разглядеть быстро промелькнувшую за ним мёртвую заправку, наверняка пустую. Огромные, когда-то стеклянные, окна здания станции были разбиты и неприветливо чернели, выдавая общее запустение. Хорошо продвигаемся, — подумал Ир, — через полчаса будем на базе, а там и долгожданный отдых! Поля у дороги сменились густым плотным бесконечным ельником, иногда перемежавшимся березовыми и ольховыми рощицами. Листья с деревьев почти все облетели, и вид за окном стал ещё более уныл, чем прежде. Тёмная зелень хвои за ливневыми потоками казалась чёрной, сгущая краски и настроение разношерстной компании.

Спустя пять минут дождь внезапно прекратился, и Ир решил сделать остановку и посмотреть, как там дела у ребят в кузове. Нанд вместе со спящим порозовевшим Волком (Ир отметил, что процедуры Егорыча явно пошли ему на пользу) спрятались под валявшимся в кузове куском брезента, и в общем, чувствовали себя неплохо. Нанд сообщил только, что Волк сквозь сон пару раз требовал водки и девок, но всё обошлось. Усмехнувшись, Ир предложил всем желающим избавиться от лишнего, скопившегося в организме. Сам он, собрав у народа фляжки и бутылки, пошёл набрать воды из ручья, журчавшего в овраге. Одним первых в кусты направился Складка, снова смешно подпрыгивая на ходу.

В лесу стояла тишина, ветер спал, и было настолько тихо, что непривычно давило на уши. Стоя лицом к лесу, Ир вдохнул полные лёгкие воздуха и медленно выпустил его, отдавая обратно лесу. Трудно было поверить среди такого спокойствия, что где-то решается судьба человечества, стоящего на краю гибели и толком не ведающего, по чьей милости так бесславно падет. Словно вторя его мрачным мыслям, по верхушкам деревьев прокатился отдалённый гром. Странно, — подумал Ир, — гроза, что ли? Припозднилась ты что-то, подруга — скоро снег уж выпадет. Он развернулся и пошёл к машине.

Сорс остановил дрезину, когда до платформы Бот Ривер оставалось примерно полсотни метров. Зулус, не спрашивая Джея, сгрузил ящик с зарядом и молча махнул рукой Сорсу в направлении платформы. Сорс кивнул.

— Ладно, встретимся в конце платформы. Я отгоню туда тачку и побегу к эскалатору. Если попрут — взрывай. Как только рванет, беги сразу к тележке. Если вдруг обвалится выход, гони без меня в порт, я как нибудь поверху доберусь. Только бы успеть! Дай мне двадцать минут. Держись, друг!

Нтонга кивнул и начал деловито подготавливать взрывчатку к подрыву, иногда поглядывая в темноту тоннеля. Сорс подогнал дрезину к дальнему от опасного места концу платформы, подхватив одной рукой рацию и сжав в другой оружие, побежал к пыльному эскалатору. Фонарик на кепке нервно выхватывал из темноты следы запустения. За полтора года войны Африка научилась безумно бояться подземки. Обязательное на всех станциях безотказное аварийное освещение — ещё одно чудо инженерной мысли творцов гигантской всемирной транспортной сети, способное работать на протяжении двух месяцев после отключения основного питания, — давно погасло. Сорса удивило, что на ступеньках не было ничьих следов — ни застарелых, ни свежих — от захватчиков, прошедших недавно по тоннелю. Обычно пятнашки обшаривали все возможные проходы и лазейки. Здесь же ни одна пылинка не была потревожена. Походило на то, что вся злобная масса прорыва ушла вперёд по тоннелю, не разделяясь на потоки. Это была ещё одна загадка последних дней.

Он, запыхавшись, взбежал по лестнице в просторный круглый сумрачный зал наземной станции. От запылённых окон и грязных стеклянных дверей шёл мутный дневной свет, и фонарик сразу потускнел. Серые пластиковые турникеты были похожи на огромные чемоданы, брошенные какой-то странной группой туристов в удивительно строгом порядке посреди зала. Больше в зале ничего не было.

Когда-то в вестибюлях станций были кассы, киоски, охранники, служащие. Но последние лет пятнадцать устройство глобальной подземки поражало своей простотой и отсутствием всего лишнего. Всё было сделано, чтобы обеспечить невиданный пассажиропоток, многократно возросший со времен появления подземки в двадцатом веке. Минимум сложностей с регистрацией — пассажиры регистрировались по личному коду на чип-картах с последующей автоматической оплатой с банковского счёта, максимум безопасности — подавляющие поля, всевозможные детекторы оружия не только на входе, но и на всех ключевых узлах, молекулярные датчики обнаружения взрывчатки и прочее, и прочее. Единственное, на что теперь хватало горе-террористов, это успеть забежать в вестибюль станции и крикнуть своё излюбленное заклинание. Благодаря полуавтоматическим турелям и умнейшим бдительным системам безопасности, смертники даже не всегда успевали произвести подрыв. Всё это добро было искусно спрятано в нишах за лючками и совершенно не цепляло глаз простого обывателя. Сейчас и вовсе трудно было догадаться о существовании мощной сети защиты, глядя на эти мёртвые стены и пыльные гробы турникетов.