— Летчик Николай Иванов! У меня к вам личная просьба. — И совсем тихо добавил: — Должен сообщить сведения, предназначенные только для вас.

— Ну что ж, личные вопросы полагается обсуждать без свидетелей, — подхватил командир отряда предложенный Николаем тон. — Пойдемте со мной.

А несколькими минутами позже командир подозвал к себе начальника разведки и тихо сказал:

— Мироныч! Пленный говорит, что адъютант Обергандера — наш, советский разведчик. Он-то и организовал побег из лагеря. Просил срочно связаться с центром… Это уж по твоей части… А пока не придет ответ, — командир «Истребителей» обратился к Николаю, — придется всех вас взять под стражу. Таковы законы военного времени…

Генерал Обергандер сидел за столом вместе со своим переводчиком Сано Потоберидзе. Стол был накрыт на две персоны. Генерал находился в отличном настроении. Еще бы! В Берлине был одобрен его план по ликвидации партизан. И одновременно с этим — приятное письмо из дому и ящик рейнского вина из собственного подвала. И, наконец, сигнал о том, что агент, заброшенный к партизанам, благополучно проник в их отряд. Этих поводов было достаточно для хорошего расположения духа, и генерал решил распить со своим переводчиком бутылку-другую вина. Последнее время, особенно после вербовки агента № 1002, Обергандер больше стал доверять Потоберидзе. Да и как было не доверять? Сано вел себя безукоризненно, не интересовался тем, чем не следовало, допросы вел строго. Немудрено, что, заканчивая вторую бутылку, генерал расхвастался.

— Вы слышали, Сано, — продолжал генерал, — о плане фюрера по истреблению побежденных народов? Слышали. Очень хорошо. Знайте же, что фюрер только подписал этот план, а идея…

Потоберидзе включил приемник, и в комнату полились нежные звуки. Генерал продолжал:

— Слышите, Сано? Идея плана по истреблению населения занятых территорий принадлежит мне. Это я предложил фюреру, что все сознательное взрослое население, особенно мыслящие существа, надо физически уничтожать. Великой немецкой нации нужны рабы. Понимаете, рабы. Вот что нам требуется. — Генерал долго еще говорил. Чем больше он хмелел, тем становился откровенней и циничней…

В кабинет постучались.

— Войдите, — голосом уже сильно захмелевшего человека ответил генерал.

В дверях стоял дежурный офицер гестапо.

— Господин генерал, сейчас приходил доктор из местной больницы. Им получен второй сигнал, которым изволит интересоваться ваш переводчик.

— Отлично! — Обергандер, казалось, отрезвел. — Идите! Мой переводчик сделает все остальное. — И, обращаясь к Сано Потоберидзе, добавил: — Друг мой, это 1002 прибыл на явку. Принесите мне сведения, которые я с нетерпением жду, и считайте, что «Железный крест» на вашей груди.

«Приберегите его для своей могилы, генерал», — мысленно ответил Сано и вышел.

Осенний дождь хлестал по пустынной булыжной мостовой. На улице показался одинокий силуэт. Закутанный в форменный офицерский плащ, мужчина остановился у фонарного столба.

Офицер достал портсигар, не торопясь, вынул сигарету. Прикрыв зажигалку ладонями от ветра, закурил, торопливо и небрежно опустил руку с портсигаром в карман. Не заметив, что портсигар выпал на мостовую, размашисто зашагал вперед.

Наблюдавший за ним человек вышел из укрытия, быстро подошел к фонарю, поднял портсигар, крикнул:

— Господин офицер!

Офицер остановился.

— Вы обронили что-то!