Первые бомбы фашисты сбросили на овцеферму одного из совхозов, где-то на стыке Урдинского, Джангалинского и Фурмановского районов. В предрассветной дымке немецкие летчики, видимо, приняли кошары за нечто, показавшееся им ангарами. Ни одна бомба не попала в цель. Ферма не пострадала.
Но на станции Джаныбек фашистская авиация произвела разрушения. По поручению обкома я участвовал на одном заседании бюро райкома партии. Пока мы заседали, трижды налетали стервятники и бомбили станцию. Как свеча, сгорела у нас на глазах разрушенная прямым попаданием огромная, пятиэтажная, деревянной конструкции мельница. Одна из бомб угодила в полевой госпиталь. Были жертвы. Опасаясь за сохранность нефтебазы, райком партии тут же принял решение о вывозе нефтепродуктов. Невзирая на налеты вражеских бомбардировщиков, шоферы колхозов и совхозов вывезли горючее.
Фашисты бомбили Джаныбек, а невдалеке, на полевом стане, не прекращалась молотьба. И никто из колхозников не бросал работу и не бежал в укрытие. Километрах в трех от них чернела на земле громада рухнувшего самолета.
В одно из посещений Джаныбекского района со мной произошел интересный случай. На рассвете я подъехал к зданию районного отделения НКВД. Остановился у подъезда, поднимаюсь на крыльцо и по крытой галерее иду к входу в здание, расположенному со стороны двора. Только подошел к повороту галереи, как из-за угла вываливается… румынский солдат в полной походной, хоть и обтрепанной, форме. Увидев мои знаки различия в петлицах, бравый вояка лихо щелкнул каблуками, вытянулся и вскинул руку к характерной остроконечной меховой шапке.
Все объяснилось просто. Каким-то образом румын отстал от колонны военнопленных. Был он истощен, болен, двигаться не мог. Сердобольные милиционеры приютили его, отогрели, подкормили. И стал он хорошим конюхом при районном отделении.
…Битва на Волге подходила к решающей фазе. Стремясь сломить сопротивление советских войск, фашистское командование старалось парализовать наши тыловые коммуникации. Поэтому оно подвергало массированным налетам железнодорожную линию. Палласовка, Джаныбек и некоторые другие станции при этом серьезно пострадали.
Первоначально фашисты попытались было морально разложить тыл защитников волжской твердыни. Многие пожилые жители Урдинского и Джаныбекского районов, вероятно, еще помнят, как с фашистских самолетов посыпались на их поля тучи листовок. Но «специалисты по России» из гитлеровских шпионско-диверсионных и пропагандистских центров, как оказалось, не отличали Казахстан от… Азербайджана! Листовки, которыми они забрасывали поля Урдинского и Джаныбекского районов, были на азербайджанском языке. Потом фашисты спохватились. Однажды степные снега заалели яркими маками: небольшие, мягкого картона, под размер партийного билета листовки тысячами разлетались по полям. Расчет, видимо, был на то, что за «партбилет» ухватится каждый, поднимет, развернет, а там… На обложке все, что положено для партбилета, а внутри — типичные для фашистской пропаганды измышления и призывы покориться «великой Германии».
Однажды такой «почтальон» напоролся на наш истребитель. В коротком бою вражеский самолет был уничтожен.
Несмотря на бомбежки, дорога жила и действовала. Повреждения исправлялись, поезда шли. Потом была усилена противовоздушная оборона. Фашистское командование поняло, что разрушить эту коммуникацию одними воздушными налетами вряд ли удастся. Вот тогда-то и «посыпались» вдоль этой линии парашютисты. Дорога была «расписана» на участки, предназначенные для разрушения каждой отдельно действующей группой диверсантов.
Одна из первых групп парашютистов была захвачена бойцами истребительного батальона в Урдинском районе. Два парашютиста и парашют с металлическим контейнером попали в руки «ястребков». В контейнере оказался запас взрывчатки, патронов к пистолетам, продовольствия, в том числе килограмм шоколадных конфет со специальной начинкой. Употребление конфет прогоняло сон: расчет на то, что диверсантам пришлось бы долго сидеть в засаде, выжидая удобного момента для совершения намеченного. Но самое главное: там была топографическая карта. На ней крестиком обозначен участок железнодорожного полотна, разрушение которого поручалось группе.
Потом попадались другие группы парашютистов. Все они, как по стандарту, были снабжены такими же картами и контейнерами.
Но и эта затея фашистов провалилась. Вывести из строя железнодорожную линию им не удалось. Насколько мне помнится, ни одного взрыва они так и не осуществили. Диверсантов либо уничтожали, либо вылавливали, но чаще всего они сами являлись с повинной.
…Эта ночь оказалась неспокойной.
— К вам просятся два командира-фронтовика, — доложил по телефону дежурный комендант.
Прибывали фронтовики часто. Кто по делам службы, кто по пути из госпиталя к месту назначения спешил навестить семью. Многие из них обращались в управление НКВД. Этих двух командиров я принял немедленно.
Вошли они в мокрых от растаявшего снега шинелях. У обоих через плечо противогазы. В кобурах пистолеты «ТТ». В руках солдатские вещевые мешки. На петлицах старшего и годами и званием командира, над тремя «кубиками» перекрещивались пушечные стволы — знак принадлежности к артиллерии. Он был невысокого роста, щупловат. Под белесыми небольшими усами как-то болезненно кривились тонкие губы. Глаза глубоко ввалились под нависшими, тоже белобрысыми бровями. А другой — пехотный лейтенант — ростом под потолок, так что, видимо, и сам сознавая избыток роста, давно уже привык несколько сутулиться. На круглом, до черноты смуглом лице особенно приметны черные глаза да, пожалуй, еще какие-то крапинки. Мощные кисти рук, должно быть, знали кузнечное или горняцкое дело.
— Старший лейтенант Кучевасов, — осиплым тенорком отрапортовал первый.
— Лейтенант Мельниченко, — густым простуженным басом представился второй.
Я ответил на приветствия и пригласил садиться. Разговор как-то не получался, вернее, не завязывался. Я ждал. А посетители смущенно переглядывались.
— Я вас слушаю, товарищи, — помог я им.