А может, именно этот смысл тогда и вложил отец в свои слова?
Отец серьезно говорил с ним об их гражданстве всего три раза, включая тот раз.
Когда Кидо размышлял, куда идти учиться после школы, отец сказал, что нужно получить какую-нибудь государственную лицензию, потому что существует дискриминация при приеме на работу.
Кидо к тому времени был уже японским гражданином, он был потрясен словами отца и подумал даже, что отец неудачно пошутил, но тот был вполне серьезен. В результате, как и многие студенты гуманитарных направлений, слабо представляя себе, этим ли он хочет заниматься в будущем, он поступил на юридический, но во время учебы уверился в правильности своего выбора благодаря словам отца.
Отец еще раз поднял вопрос национальности накануне свадьбы Кидо. Он не был против женитьбы, но вместе с матерью предложил провести свадебную церемонию за рубежом. Бабушка по материнской линии очень хотела, чтобы внук надел на свадьбу традиционный наряд — чогори[8]. Кидо отказался, заметив, что «это уж чересчур», но, узнав, что родители жены озабочены тем же вопросом, решил организовать свадьбу на Гавайях, пригласив только родственников, после чего там же провести медовый месяц. Вернувшись в Японию, они устроили скромную вечеринку в ресторане. И при первом знакомстве, и на свадьбе Кидо со смешанным чувством стыда и жалости наблюдал, как его родители нервничают, общаясь с родителями Каори.
До недавнего времени лишь в этих эпизодах Кидо столкнулся с вопросом собственной этнической принадлежности, никаких четких воспоминаний об ущемлении прав у него не осталось, хотя, возможно, он просто был забывчивым человеком. Когда он поступил в университет и переехал в Токио, ему приходилось сталкиваться с такими же корейцами-дзайнити, как и он сам, которые рассказывали о серьезных фактах дискриминации, но он совсем не чувствовал в душе отклика на их истории.
К тому же Кидо был вполне нейтрален к политической ситуации, когда после так называемого высказывания Мураямы[9] в стране вспыхнула дискуссия на корейскую тему и исторический ревизионизм.
Только после Великого восточно-японского землетрясения, когда он стал размышлять о массовых убийствах корейцев в Йокогаме, Кидо впервые понял, что значит, когда на тебя смотрят как на корейца, и эта мысль вызвала в нем неприятные чувства.
А вслед за тем, словно подстегивая в нем эти чувства, в СМИ появились сообщения о росте японского национализма и ксенофобских ультраправых демонстрациях, спровоцированных посещением президента Ли Мён Бака спорных территорий — группы островов Такэсима, которые на Корейском полуострове называют Токто. Кидо был вынужден признать, что в стране, где он живет, есть люди, с которыми он не хотел бы встречаться, и места, которые он не хотел бы посещать. Подобные чувства вряд ли разделяли все люди, все граждане этой страны.
После этого старый университетский приятель впервые за много лет связался с Кидо, вероятно из добрых побуждений, и сообщил, что фотография Кидо из одного его школьного альбома была размещена в интернете с подписью: «Дзайнити стал адвокатом в Японии».
Пройдя по ссылке, Кидо увидел, что подозреваемый в деле о нападении и грабеже, которое он когда-то вел, еще до женитьбы, и уже благополучно о нем забыл, тоже кореец-дзайнити. Он и написал о нем, исказив все факты.
Кидо не столько ранило, сколько ошарашило такое количество дискриминационных высказываний, гротескных и устаревших. Будучи сам дзайнити, он прежде такого никогда не слышал. А когда он увидел свое имя и школьную фотографию с подписью «Шпион и агент разведки», он не мог оставаться спокойным. На сайте даже было написано, что он женат и у него есть ребенок. Кидо так рассердился, что рука на мышке стала дрожать и будто энергия стала уходить из его тела, словно ничто больше не поддерживало его существование. В эту прореху ворвалось нечто холодное, грязное и неприятное, и ему казалось, что он больше не сможет от этого освободиться. В тот момент он впервые почувствовал, что его переживания могут принимать такое жидкое состояние, втекая и вытекая из него.
Никогда Кидо не рассказывал об этом жене. Он понимал, что поговорить стоит, но не хотел и не мог этого сделать. Не только Каори, но и ее мать, ярая поклонница корейских сериалов, с беспокойством следили за хейт-спичами, распространившимися в последнее время.
Прежде он отмахивался от подобного, и даже если приходилось сталкиваться, то принимал все за какую-то ошибку, но теперь стал чувствителен в отношении предубеждений окружающих и дискриминации, и эта восприимчивость выматывала.
Что касается Северной Кореи, он, как и многие другие, критиковал авторитарный режим, а похищения японских граждан[10] вызывали искреннюю жалость к жертвам и их семьям. Он хорошо понимал, что это влияет на жизнь корейской общины в Японии и оставляет незаживающие до сих пор раны, хотя и смотрел на все словно бы издалека. Он сердился на то, что правительство Японии ничего не предпринимает, чтобы урегулировать вопрос.
Но когда Кидо рассматривал эту проблему в свете своей
Если бы его спросили, желает ли он объединения Северной и Южной Кореи, он, вероятно, кивнул бы утвердительно, однако объяснить свой выбор словами вряд ли бы сумел. Хотя он и представить себе не мог, когда такое будет возможно. Это касалось и вопроса о том, должна ли Япония выплатить репарации за войну и нормализовать дипломатические отношения с Северной Кореей.
Кидо хотел проигнорировать замечание Такаги, но тишина затянулась и стала слишком тяжелой, беседа застопорилась, поэтому он ответил:
— Людей похищали в 1980-е. Из-за нынешнего дела я поднял старые материалы и немного изучил их в связи с исчезновением Дайскэ. Было дело повара в китайском ресторане в Осаке, у него не было семьи, ему предложили работу в Миядзаки, а оттуда перевезли в Северную Корею. Затем шпион, выдавая себя за него, приехал в Японию, где получил водительские права, медицинскую страховку, и действовал в течение нескольких лет, используя информацию о прошлом этого человека. После этого он отправился в Южную Корею, где его и схватили.
Изучая дела, Кидо узнал слово «крот», на японском полицейском жаргоне обозначающее иностранного шпиона, который выдает себя за местного жителя, украв данные из его семейного реестра.