Ну, не умела она ругаться. Даже когда в пятнадцать, мой брат умыкнул ключи от её Лады и, бахвалясь перед местными шалопаями, помял бампер о мусорный бак, и то на крик не расщедрилась. Разъярённого отца по плечу гладила, Ваньке платок в руку пихнула, чтобы утёр разбитый нос, и, тяжело вздохнув, одну лишь фразу вымолвила:

– Что поделать? Не убивать же его теперь! Главное, что цел остался!

Сейчас, до боли в пальцах вцепившись в протёртую баранку руля, гляжу на знакомый внедорожник, водитель которого устроился на капоте и с наслаждением травиться сигаретой, и впервые задумываюсь: а была ли она права? Когда вот так просто закрывала глаза на наши проказы? Когда призывала мириться, вместо того чтобы хорошенько оттаскать за уши виноватого? Вряд ли. Ведь если из Ваньки и вышел толк, я совершать ошибки не разучилась…

– Где тебя носит, Сань? – брат резво соскакивает на землю, откидывая в сторону дотлевающий фильтр, и, размашистым шагом сократив расстояние между нами до минимума, с тревогой вглядывается в моё побелевшее лицо. – Случилось чего?

Катастрофа. Во вселенских масштабах так, мелкая неурядица, а для меня и моего хмельного пассажира едва ли не конец света…

Пожимаю плечами, до сих пор не в состоянии вымолвить ни слова, и единственное, что могу, на ржавую Ладу кивнуть. Она жмётся к видавшей виды зелёной Ниве соседа сверху и смущённо  подсвечивает окутанный темнотой двор жёлтыми глазницами фар, мешая мужчине разглядеть причину моих переживаний. Потому он и хмурится, спиной пятясь к бабушкиному наследию, с каждым шагом всё хуже скрывая зародившиеся в его душе опасения: шапку с макушки стягивает, рассеянно, раз пять проходится пятернёй по волосам, а когда, наконец, устраивает локоть на крыше автомобиля, тут же наклоняясь к окну, громко, как может лишь он, присвистывает:

– И где ты его откопала? – не одной смешинки во взгляде, а уголки губ всё равно вверх ползут. В отличие от моих, что теперь, похоже, надолго забыли, как нужно улыбаться…

– В доме его родни. Вань, он коньяка перебрал… Отключился едва ли не сразу, как в машину сели. Не бросать же его?

– Действительно! – брат усмехается, а я взгляд туплю. Аккурат на носки своих парадно-выходных сапог: натуральная коричневая замша, мех внутри ещё новенький, не протёртый… И с чего я взяла, что ужин с Ковалевскими подходящий повод для выгула своей лучшей обувки? Ведь после таких посиделок желание только одно – отмыться поскорей. И с Незнакомцем что-то решить:

– Я его домашний адрес не знаю. Пыталась растолкать, а он только мычит в ответ. Пришлось с собой взять.

Не матери же его сдавать, ведь пусть это вполне логично, но вновь встречаться с Мариной я желанием не горю. Боюсь память услужливо мне подсунет под нос отвратительные картинки: чужие руки на её раздувшейся талии, тонкие губы, беспорядочно разгуливающие по её влажным щекам… Даже сейчас от одной мысли об этом в дрожь бросает:

– Выручай, раз уж приехал… Зачем, кстати?

Не воскресенье же… А если обойти ухоженного Ванькиного коня и заглянуть в багажник, наверняка без проблем отыщу в нём дорожную сумку.

– Тоскливо стало, Рождество как-никак. Решил, а смысл до выходных ждать? Вон, даже еды навынос взял… Хотя стоило догадаться, что ты ни одного вечера без приключений не можешь! Прогонишь теперь?

– А ты моего найдёныша до квартиры дотащишь? – перехожу на шантаж и вздыхаю с облегчением, когда пусть и нехотя, но Ванька всё-таки кивает. С тяжёлым вздохом открывает пассажирскую дверь, легко поборов сопротивление, подхватывает перебравшего гостя подмышки и, больше не задавая вопросов, к подъезду тащит. Легко так, словно весу в моём Незнакомце не больше двадцати килограммов.

 Не кряхтит даже тогда, когда карабкается с ним по лестнице, обтираясь своей курткой о разрисованные подростками стены. Только в прихожей, когда и Глеб приоткрывает глаза, с трудом пытаясь сфокусироваться на наших уставших лицах, с облегчением выдыхает, усадив свою «поклажу» на обувную лавку:

– И куда его?

– В зал. Я сейчас ему постельное застелю, дай только обувь снять…

– Может, ещё пижаму на него натянем? Не глупи, и так сойдёт, – с трудом дождавшись, когда дорогие итальянские ботинки упадут на прорезиненный коврик у моей двери, мужчина заставляет гостя подняться и словно мешок с картошкой бросает его на мой диван. – Покрывало сверху кинем и нормально… Чёрт, и в кого ты у нас такая малахольная?

– В бабушку, – выдаём синхронно и, обменявшись слабыми улыбками, в прихожую выходим.