– Ты чего? – обалдело уставился на нее заспанный Хохол, наблюдая, как она вламывается в его комнату и ложится в постель.

– Женька, мне страшно. У меня, кажется, крыша поехала – мне сейчас звонил кто-то и разговаривал голосом Малыша… – пожаловалась Коваль, заворачиваясь в одеяло.

– Не пей на ночь! – фыркнул Хохол, садясь рядом.

– Я не пила вчера, в том-то и дело! – огрызнулась она.

– Может, показалось тебе?

– Я слишком хорошо знала своего мужа, чтобы попутать, Женя! Только он называл меня своей девочкой, никто больше… – Марина вцепилась руками в волосы и с силой потянула, пытаясь хоть как-то собраться в кучу. – Но ведь этого быть не может! И не стал бы Малыш так жестоко шутить со мной, если бы был жив!

Хохол смотрел на испуганную хозяйку, положив руку на ее ноги, укрытые одеялом, лицо его было озабоченным. Марина видела, что он взволнован не меньше ее, ведь это значило, что кто-то затеял с Коваль игру в съезжающую крышу.

– Сигарету дай мне! – попросила она, и Женька сам прикурил и подал, коснувшись лица пальцами. Коваль курила и успокаивалась понемногу, расслаблялась. Хохол тоже это заметил, его руки смелее задвигались по ее ногам, откинув одеяло. Марина внимательно посмотрела на него:

– Женька…

– Не говори мне ничего, – он навалился на нее и поцеловал в губы. – Я знаю, Малыш простил бы тебя, он всегда прощал все твои штучки, Коваль… Иди ко мне, ведь ты и сама хочешь… – Его руки уже нашли грудь, гладили ее, сжимали, губами он касался Марининых губ. Коваль чувствовала, как он весь напрягся, как хочет ее, и понимала, что не уйдет, не сможет уйти…

И не ушла, проведя остаток утра в его ручищах, однако ничего не произошло – Коваль так и не смогла преодолеть вины перед погибшим мужем, а потому Хохлу осталось только облизнуться и лечь рядом, отгородившись одеялом. Он не поленился сварить кофе, но такой концентрации, что у Марины чуть сердце не выскочило из груди. Сам Хохол сидел на краю постели и смотрел на Коваль, державшую перед собой двумя руками чашку с дымящимся кофе.

– Нравлюсь?

– А ты не знаешь! – усмехнулся он.

Марина вдруг заплакала, уткнувшись лицом в грудь Хохла, покрытую татуировкой, он гладил ее по волосам и молчал. Ему было не легче, чем ей, она это понимала – он дал слово Малышу, что не прикоснется к его жене, и нарушить данное обещание было для Хохла равносильно смерти. Марина же не могла оттолкнуть его, но и приблизить совсем тоже не могла, понимая, что это предательство по отношению к погибшему Егору. Говорил в свое время старый лис Мастиф – не спи с охраной, плохо кончится. Но с Максом не было ничего, а бедный мальчик погиб, пытаясь помочь ей… За Хохла же в этом плане она была совершенно спокойна – его репутация в криминальном мире была такова, что только безумец мог замыслить что-то против. И, в конце концов, Коваль живая, и Егор, как она думала, не хотел бы, чтобы она плакала и хоронила себя заживо, ведь он сам научил ее, что измена – это головой, а не тем, чем все считают. Так что пусть все идет своим чередом, конец все-таки рано или поздно наступит.

Ее вдруг потянуло на кладбище, так сильно, что сердце заболело, она вскочила с кровати, вырвавшись из рук Хохла, и заговорила жалобно, глядя на ничего не понимающего телохранителя:

– Женя, вставай, пожалуйста, поедем на кладбище, я прошу тебя, ну, пожалуйста!

– Ты чего? – никак не мог понять он – только что все было нормально, и вдруг она плачет почти и несет какую-то ерунду.

– Я очень тебя прошу, мне надо, – бормотала Марина, набрасывая халат. – Вставай, Женька!

– Успокойся, встаю. – Он действительно поднялся и стал одеваться. – Давай только поедим чего-нибудь, я ж не ты, не могу на кофе и сигаретах весь день.

– Хорошо, через полчаса, – и она пошла к себе, опираясь на трость.