– Мадам Дэтти! Я не нахожу газет! Можете сказать, куда вы…

Мишель умолкает. Жермен спит в кресле, склонив голову набок, в уголке рта поблескивает тонкая струйка слюны. Домашняя помощница не спешит ее будить: спящая кобра, по крайней мере, хотя бы не плюется ядом. Порывшись в кухонных шкафчиках, она направляется в гостиную и осматривает по очереди стеллажи и коробку для хранения прессы, в которой обнаруживается несколько номеров журнала «People» с глянцевой бумагой; обшаривает внимательным взглядом холл и заканчивает спальней. Там она находит искомое: в платяном шкафу на верхней полке лежат три старые, пожелтевшие от времени газеты. Мишель берет их в руки. На английском, напечатаны в 1929 году, и давным-давно устарели… Но для протирки окон подойдут отлично.

Женщина возвращается в кухню. Отрывает у первой газеты титульный лист, сминает в комок и энергично натирает им стекло. Результат ее вполне устраивает. Дальше – зеркало в ванной, окна в спальне и гостиной. Через сорок пять минут не остается ни клочка от трех антикварных изданий, описывающих биржевой крах 1929 года. Этот раритет достался Жермен Дэтти от отца, бывшего банкира и финансового гения, помешанного на цифрах, биржевых операциях и колебаниях обменного курса. Ее единственное наследство, похищенное тайком от сестер из родительского дома, когда мать и отец умерли. После семейной ссоры, оставившей ее, тогда совсем еще юную, без помощи и финансовой поддержки, Жермен разорвала все связи с родными. Долгое время это спрятанное от всех сокровище представлялось ей реваншем над жизнью, своего рода военным трофеем, страховым полисом на приличную сумму. Она верила: придет день, и эти инкунабулы[6] помогут ей пнуть в нос поскупившуюся на счастье судьбу. Но «день» так и не настал, и газеты мирно покоились на полке. Три публикации, за которые любители антикварной прессы и увлеченные финансисты готовы (хотя теперь правильнее будет сказать «были готовы») заплатить небольшое состояние, – растерзаны, порваны на клочки, уничтожены. Превратились в кашу.

Мишель тихонько насвистывает себе под нос. День погожий, невыносимая старуха за час ни разу не открыла рта. Жизнь прекрасна! По крайней мере могло бы быть и хуже. Намного хуже.

Домашней помощнице остается провести с подопечной всего час. Нехотя она решается разбудить старую гарпию.

– Мадам Дэтти! Мы идем за покупками?

– Оставь меня в покое! – брюзгливо отзывается пожилая дама.

– Подумайте хорошенько, холодильник почти пустой. Вам ведь нужен хлеб, сыр, суп…

– Сходи в магазин сама.

– Об этом и речи быть не может! Ваша дочь распорядилась вывозить вас на прогулку. И потом, сегодня чудесная погода. Вам будет приятно подышать свежим воздухом.

– Мне будет приятно, если ты от меня отстанешь!

– Отстану, как только пересадим вас в инвалидное кресло!

Не дожидаясь новых возражений, Мишель подкатывает инвалидную коляску к креслу Жермен, после чего становится за спинкой, чтобы удобнее было крепко схватить старуху под мышки и переместить на новое седалище.

– Ох! Осторожнее можно? – тут же восклицает старая ведьма. – Надо же быть такой безрукой!

– Лучше бы помогли, вместо того чтобы ворчать, – просит Мишель, которая в этот момент уже приподняла ее и держит на вытянутых руках.

Обе женщины пыхтят от натуги, и чем больше упирается Жермен Дэтти, тем тяжелее приходится Мишель Бурдье. Тем не менее ей все-таки удается подвинуть старуху набок, и она небрежно опускает свою ношу в инвалидное кресло. Не обращая внимания на поток жалоб, она поочередно выполняет действия, предшествующие выходу на улицу: набрасывает пожилой даме кофту на плечи, кладет ей на колени сумочку и надевает туфли вместо тапочек.

Теперь они готовы.

Неудержимый поток ядовитых комментариев Жермен в конце концов иссякает. Вид у нее по-прежнему хмурый, но Мишель не обращает на это внимания. Старуха молчит – и слава богу…

– Вперед! – провозглашает она, направляя кресло к входной двери.

На улице Мишель поворачивает направо.