У подростка перекашивается лицо. На смену пренебрежению приходит сначала недоверие, потом бешенство.

– Отдай телефон! – злобно скалится он.

– Надевай куртку и иди к машине, – выдыхает она едва слышно.

Тео оценивает степень риска по тону матери, ее враждебному взгляду, угрожающей позе. Способна ли она осуществить угрозу? Она доказала, что да, но то была вспышка гнева. А теперь она спокойна и действует больше по расчету, нежели под влиянием эмоций. Ярость угасла, он это чувствует, но может снова вспыхнуть в любой момент – это он чувствует тоже. Чтобы пороховая бочка взорвалась, хватит искры. С недавних пор мать на пределе. Заводится с четверти оборота…

И Тео решает не рисковать.

– Ладно, я иду к машине, – с неудовольствием соглашается он. – Но ты отдашь мне телефон.

– Я не собираюсь ничего отдавать, Тео. Садись в машину и радуйся, что телефон остался цел. Получишь его обратно, когда мы вернемся. Ты спокойно сможешь прожить пару часов без того, чтобы таращиться в экран!

В салоне авто между матерью и сыном повисает тягостное молчание. Глядя вперед, на дорогу, Алин старается успокоиться, найти ответы на вопросы, которые вертятся в голове. Что на нее нашло? Зачем обидела сына, дала ему пощечину, разбила контроллер игровой приставки? Она оценивает ущерб, запрещает себе поддаваться панике, готова на все, лишь бы наладить диалог. Но это ничего не даст, и она об этом знает. Украдкой брошенный взгляд укрепляет ее уверенность. Тео сидит, стиснув зубы, лицо перекошено от злости. Пропасть, которая была глубока и до инцидента, стала бездонной. Алин подавляет в себе желание попросить прощения, потому что понимает: еще слишком рано. Момент еще не настал. Это обернется против нее самой.

Она чувствует, что исчерпала все возможные ресурсы и доводы. Отжила свой век. Has-been. Тупая. Старая. Дура.

Старая дура…

Мысли ее обращаются к отцу. Он тоже на грани, но его грань – та, за которой начинается небытие. И обратного хода нет. Он на краю пропасти. И уже готов прыгнуть. Дело нескольких недель, может быть, даже дней. Потому-то так важно с ним повидаться, пока есть время, но Тео этого еще не понимает. Когда поймет, будет слишком поздно. К огорчению примешивается печаль. Алин кусает нижнюю губу, не сводя глаз с дороги. И это давящее ощущение в груди… Как если бы сердце вдруг стало слишком большим для грудной клетки, и ребра сжимают его с обеих сторон так, что скоро оно начнет сочиться, – бесформенное, аморфное, сплошная кровоточащая рана.

Сердце, которое вот-вот разорвется.

Перед мини-маркетом на улице де-Терм Алин сворачивает на стоянку и занимает одно из свободных парковочных мест. Выключает двигатель, несколько секунд в раздумье смотрит перед собой, словно боится, что, заговорив, спровоцирует катаклизм.

– Мне нужно кое-что купить для дедушки, – сообщает она шепотом. – Подождешь тут?

Тео бровью не ведет. Оскал отвращения, казалось, застыл на его юном, таком подвижном лице, губы плотно сжаты от обиды. Алин вздыхает.

– Вернусь через пару минут.

Она снимает ремень безопасности, открывает дверцу и выходит из автомобиля. Несколько секунд – и она уже открывает дверь и исчезает в магазине.