— Кто это? — спросил Хонан у нее за спиной.
— Фредди, мой зять.
Осунувшееся лицо Фредди казалось потемневшим из-за огромных черных кругов, залегших под его покрасневшими глазами. Амайя сделала шаг к ограде, но лицо исчезло среди листвы. А затем пошел дождь. Бесчисленные зонтики и стремление прихожан спрятаться под ними неимоверно затруднили процесс видео-и фотосъемки похорон. Амайя заметила Монтеса, который расположился рядом с родителями Анны. Он поздоровался с ней кивком головы, и ей показалось, что он хочет что-то сказать. Она сделала ему знак молчать.
По возрасту родители Анны могли бы быть ее бабушкой и дедушкой. Анна появилась в их семье, когда казалось, что надежды завести детей уже нет. С тех пор она стала смыслом их жизни. Мать, явно находящаяся под воздействием транквилизаторов, не плакала. Она стояла очень прямо и почти держала на себе другую женщину, возможно, свою невестку. Она обнимала ее одной рукой и смотрела куда-то в пространство между гробом дочери и вырытой в земле могилой. Амайя знала обеих с детства, хотя не была уверена в степени их родства. Отец плакал. Он стоял впереди и, наклонившись, беспрестанно гладил гроб, как будто боялся утратить единственную связь, соединявшую его с дочерью. Он резко отталкивал руки, протягивавшиеся, чтобы его поддержать, и зонтики, которые тщетно пытались защитить его от дождя. Дождевые капли стекали по его лицу, смешиваясь со слезами. Когда гроб начали опускать в яму и мокрая деревянная крышка выскользнула из-под его пальцев, он рухнул, как срубленное под корень дерево, обессиленно упав в лужу, образовавшуюся на присыпанной гравием земле.
Амайя была тронута до глубины души тем, как осиротевший отец до последнего отказывался выпустить руку дочери, которую для него символизировал ее гроб. Этого свидетельства сильнейшей родительской любви оказалось достаточно, чтобы разрушить барьеры, которые ей, как сотруднику отдела по расследованию убийств, приходилось возводить вокруг своих собственных чувств. Отцовская рука и этот жест, которому она втайне всегда завидовала, прорвали дамбу ее эмоций, и в образовавшуюся огромную брешь ринулся океан ее страхов, тревог и нереализованных желаний. Спасаясь от этого губительного прилива чувств и стремясь скрыть от окружающих свое смятение, Амайя попятилась, а затем подошла к кресту. Рука. Это она вывела ее из равновесия. Несмотря на то что она уже несколько лет пыталась забеременеть, ее не особенно привлекали младенцы и маленькие дети, которых она видела у своих подруг. Она никогда не провожала глазами малышей, которых матери держали на руках. Но она остро ощущала, чего лишена, когда смотрела на мать, ведущую своего ребенка за руку. Доверие, о котором говорил этот интимный жест, для нее было превыше любого другого доверия, которое только могло существовать между двумя человеческими существами. Детская ладошка, заключенная в сильной руке взрослого, символизировала для нее всю любовь, самоотдачу и преданность материнства, в котором ей пока было отказано, которому, возможно, вообще не суждено было наступить, что навеки лишило бы ее почетного права взять за руку своего сына или дочь. Материнство означало для нее возможность предоставить другому человеческому существу, плоти от ее плоти, крови от ее крови, счастливое детство, которого сама она была лишена, и любовь, которой она никогда не ощущала со стороны своей собственной измученной болезнью матери.
18
Когда похороны закончились, все пришедшие на кладбище люди как будто испарились, оставив после себя лишь облако густого тумана, поднявшегося от реки Бастан. Этот туман длинным языком вытянулся вдоль долины и расползся по улицам Элисондо, погрузив их в еще более глубокую грусть, если только это было возможно. Закоченевшая от холода Амайя топталась у входа в цех, пока не увидела приближающуюся к ней сестру.
— Ого, сеньора инспектор! Какая честь! — насмешливо произнесла Флора. — Ты, случайно, не убийцу здесь разыскиваешь?
Амайя улыбнулась и ткнула в сестру пальцем.
— Именно этим я и занимаюсь.
Флора застыла с ключом в руке. Слова Амайи ее взволновали и, похоже, даже несколько испугали.
— Здесь, в Элисондо?
— Да, здесь. Обычно эти убийцы оказываются людьми довольно близкими к своим жертвам. Если бы только мы имели дело с одним убийством, — вздохнула она. — Но их уже три. Он просто обязан жить здесь или где-то совсем рядом.
Они вошли в цех, и их встретил знакомый аромат, который Амайя вдыхала с детства. Ей казалось, что стоит ей закрыть глаза — и она увидит отца в белых брюках и майке, который огромной стальной скалкой раскатывает листы слоеного теста, пока мать руками, испачканными мукой, смешивает ингредиенты начинки в глиняной миске, источая аромат анисовой эссенции, который для Амайи с детства ассоциировался только с ней. Она посмотрела на ларь с мукой, и по ее спине пополз холодок, а к горлу подступила тошнота.
На нее внезапно нахлынула темная волна тягостных воспоминаний, и эхо прошлого полностью заслонило от нее настоящее. Она закрыла глаза и с силой зажмурилась, пытаясь закрыть распахнутую этим зрелищем дверь, в которую уже ринулся ужас.
— О чем ты думаешь? — спросила Флора, удивленная исказившимся лицом сестры.
— Об
— Это верно, они работали… — отозвалась Флора, моющая руки под струей воды из крана. — Но их было двое, а мне теперь приходится делать гораздо больше работы, но в одиночку… Хотя непохоже, чтобы тебя это особенно беспокоило, верно, сестра?
— Флора, я понимаю, что у тебя много работы, но ты не обратила внимания на вторую часть моего предложения: они были счастливы, выполняя эту работу. Вне всякого сомнения, это было ключом к их успеху, точно так же, как твоя любовь к своей работе привела к успеху тебя.
— Ах, вот как? Что бы ты понимала… Ты думаешь, что я счастлива, занимаясь всем этим?