В первом полугодии 1989 г. Буш и Бейкер с опаской подходили к развитию отношений с Горбачевым. По распоряжению президента Брент Скоукрофт и его заместитель Боб Гейтс начали готовить большой межведомственный обзор американской политики в отношении Советского Союза. На время работы над этим документом Гейтс предлагал сделать «разумную паузу» в американо-советских дипломатических отношениях. «Многое в наших отношениях происходило ad hoc, – писал он. – Мы предпринимали – или по крайней мере пытались предпринимать – какие-то шаги, отвечая на действия СССР, а не исходя из стратегических представлений о том, каковы должны быть наши действия»[8]. На первой встрече со своим советским коллегой Эдуардом Шеварднадзе, которая состоялась в марте в Вене, и на беседах с Горбачевым и Шеварднадзе в Москве в мае Бейкер был очень осторожен. Он ясно дал понять, что администрация Буша высоко оценивает содержание и потенциал проводимых в СССР реформ, но подчеркнул, что ни он, ни президент США не хотели бы связывать себя громкими публичными заявлениями или действиями, направленными на поддержку реформаторов и позволяющими рассматривать США как их твердого сторонника. Ни Скоукрофт с Гейтсом, ни Чейни еще не решили, как относиться к Горбачеву. Как позднее вопрошал Скоукрофт, «сколько можно ошибаться, принимая тактические подвижки в политике Советского Союза за радикальное преобразование американо-советских отношений?»[9]
Я и мои коллеги активно участвовали в подготовке той части обзора, за которую отвечало наше подразделение, но нас все больше беспокоили неторопливые академические темпы работы над документом, учитывая, что весной 1989 г. события в бывшем коммунистическом блоке набирали обороты. В Советском Союзе состоялись свободные выборы в Совет народных депутатов, ставший трибуной для таких пламенных борцов за ускорение реформ, как Борис Ельцин, чья политическая платформа транслировалась по национальному телевидению. На июньских выборах в Польше к власти пришел профсоюз «Солидарность», затем было сформировано первое в Восточной Европе после окончания Второй мировой войны некоммунистическое правительство. Позже в том же месяце венгры демонтировали колючую проволоку на границе с Австрией, а 200 000 человек собрались на церемонию перезахоронения Имре Надя, официально реабилитированного лидера революции 1956 г. Верный своей «доктрине Синатры»[10] – политике невмешательства в политическую жизнь Восточной Европы, Горбачев не препятствовал полякам и венграм.
К осени 1989 г. темпы изменений убедили Бейкера в том, что США больше не могут позволить себе проводить осторожный, нацеленный на недопущение рисков курс, поддерживаемый Пентагоном и Советом национальной безопасности США. Их аргументы, по сути, сводились к тому, что по мере ослабления позиций Горбачева администрация должна требовать от него все новых уступок. Бейкер, напротив, отстаивал более активную политику, ратуя за последовательные усилия, направленные на обеспечение влияния на быстро меняющуюся ситуацию в Европе и закрепление стратегических преимуществ в сотрудничестве с Горбачевым и Шеварднадзе. С начала сентября мы подготовили для Бейкера несколько материалов, где в общих чертах представили различные сценарии развития событий в СССР в случае провала горбачевских реформ – от постепенного разрушения советской власти до военного переворота и авторитарной модернизации. Варианты были разные, но все они указывали на то, что пришло время решительных действий и важно сделать все от нас зависящее для поддержки конструктивных изменений. Той осенью, беседуя с нами в своем кабинете, Бейкер сказал, что «история не простит нам, если мы упустим эту возможность из-за чрезмерной медлительности или отсутствия творческого начала». Аккуратно направляемый Бейкером, президент Буш согласился с этим подходом.
В конце сентября Бейкер пригласил Шеварднадзе и большую советскую делегацию провести несколько дней вблизи его скромного ранчо в долине Джексон-Хоул, штат Вайоминг. Переговоры проходили на фоне роскошных пейзажей у подножия горного хребта Титон и Змеиной реки. Шеварднадзе высоко оценил неформальное гостеприимство Бейкера и его готовность развивать дружеские отношения.
Эдуард Шеварднадзе был удивительным человеком. Будучи продуктом советской системы, он прекрасно знал ее главные недостатки и имел мужество пытаться что-то сделать для их исправления. Гордый уроженец Грузии, он как никто из высших руководителей СССР понимал, что в республиках набирают силу националистические настроения, готовые вот-вот выплеснуться наружу. Он не боялся говорить о параличе советской экономики и намного более реалистично оценивал опасность консерваторов, стремящихся не допустить реформ, чем кипучий оптимист Горбачев. Что касается ситуации на мировой арене, то Шеварднадзе понимал, что быстро ослабевающее влияние СССР требует усилий, направленных на обновление отношений с Соединенными Штатами, – это способствовало бы как стабилизации ситуации внутри страны, так и сохранению, по возможности, весомой роли Советского Союза в мировой политике. В лице Бейкера Шеварднадзе нашел столь же прагматичного партнера, как и он.
В долине Джексон-Хоул был достигнут ощутимый прогресс в решении целого ряда проблем. Шеварднадзе ясно дал понять, что Советский Союз больше не будет ставить значительное сокращение арсеналов ядерного оружия в зависимость от будущего противоракетной обороны (ПРО). Это был важнейший прорыв, результатом которого стало подписание в июле 1991 г. Договора о сокращении стратегических наступательных вооружений (СНВ-I) – самого масштабного и значимого соглашения о контроле над вооружениями, которое когда-либо заключалось. Были устранены препятствия для подписания двусторонних соглашений о запрещении испытаний ядерного и химического оружия. Кроме того, советский министр иностранных дел категорически заявил о прекращении поставок оружия в Никарагуа и готовности Москвы надавить на кубинцев с тем, чтобы они тоже прекратили такие поставки.
Помимо всего прочего, Бейкер был впечатлен прямотой, с которой Шеварднадзе говорил о внутриполитических проблемах, с которыми сталкивался Горбачев. Когда госсекретарь спросил, насколько велика вероятность применения силы для подавления протестов в Прибалтике и забастовок шахтеров в России, Шеварднадзе не стал отделываться шаблонными заявлениями и откровенно рассказал о закоснелых представлениях некоторых советских руководителей и опасности применения насилия. Он не соглашался с Бейкером, который предлагал Горбачеву начать «отпускать» прибалтийские республики, ссылаясь на возможность цепной реакции, способной привести к выходу других республик из состава СССР. Откровенные и содержательные беседы с Шеварднадзе укрепили убежденность Бейкера в необходимости активизации политики США на этом направлении и способствовали подготовке почвы для Мальтийского саммита – встречи на высшем уровне Буша и Горбачева в декабре 1989 г.
В октябре Бейкер в своих выступлениях и публичных заявлениях продолжал развивать новые подходы администрации. Он утверждал, что успех перестройки будет зависеть только от самого СССР, но что она открывает историческую возможность строительства новых отношений между Советами и США на основе «сотрудничества в вопросах, представляющих взаимный интерес». Наглядными примерами такого подхода стали подвижки в области контроля над вооружениями и разрешения региональных конфликтов. Для поддержки экономических реформ Бейкер предлагал предоставить СССР техническую помощь, а в более широком контексте продвигал идею «единой и свободной Европы».
Темпы изменений в Восточной Европе нарастали, отслеживать события становилось все труднее. Так, 9 ноября 1989 г. неудачная попытка ослабить ограничения на выезд за рубеж привела к падению Берлинской стены. В четверг вечером мы с Деннисом Россом у себя в офисе смотрели захватывающие телерепортажи CNN. Наблюдая за тем, как вооруженные молотками жители Берлина разносят стену на куски, мы видели, что мир, который мы знали, вот-вот изменится, хотя не могли предположить, когда, с какой скоростью и в каких масштабах это произойдет. В течение нескольких недель граждане Болгарии, Чехословакии и Румынии свергли своих авторитарных правителей. Мы пытались делать прогнозы. В очередном аналитическом материале Группы политического планировании был предложен ряд инициатив, нацеленных на «консолидацию революций в Восточной Европе 1989 г.»[11]. Мы писали, что «посткоммунистическая реконструкция Восточной Европы – процесс не менее сложный, чем реконструкция Западной Европы после победы над нацизмом», и настаивали на принятии серьезных программ технической и экономической помощи, реализуемых в сотрудничестве с нашими западноевропейскими союзниками и при этом не провоцирующих СССР.
Когда через месяц после падения Берлинской стены на корабле в штормовых водах Средиземного моря у берегов Мальты состоялась встреча Горбачева и Буша, советская империя фактически прекратила свое существование. Убеждая Буша, что США и СССР «просто обречены на диалог, координацию и сотрудничество и другого выбора у них нет»[12], Горбачев всего лишь констатировал этот факт. Опираясь на итоги дискуссии в долине Джексон-Хоул, лидеры двух держав договорились о значительном сокращении ядерных и обычных вооружений и, главное, сигнализировали о возможности объединения Западной и Восточной Германии в рамках единого демократического государства. Это был шаг, который невозможно было даже вообразить в течение почти четырех десятилетий.
Никогда еще дипломатическая гибкость и дальновидность Бейкера не проявлялись с такой силой, как в период, когда менее чем через год после падения Берлинской стены, в октябре 1990 г., происходившие с небывалой скоростью события привели к официальному объединению Германии и ее вступлению в НАТО. В середине ноября 1989 г. на совещании нашей группы Фрэнк Фукуяма предложил Бейкеру выдвинуть инициативу по разработке основных принципов механизма объединения Германии. В подготовленном вслед за этим для госсекретаря материале Фрэнк сформулировал несколько таких принципов: будущее Германии должны определять сами немцы без вмешательства других государств; объединение должно происходить в контексте соблюдения Германией своих обязательств перед НАТО, принимая во внимание правовую роль и ответственность четырех союзных держав (Франции, Соединенного Королевства, США и СССР); процесс должен происходить постепенно, мирно и поэтапно; должны соблюдаться положения Хельсинкского акта, касающиеся нерушимости границ. Эти принципы, предложенные США, задали тон и определили механизм последующего дипломатического процесса. Кроме того, они позволили Бейкеру призвать Германию к решимости самостоятельно определять свое будущее, а также переубедить французов и британцев, поначалу скептически оценивавших возможности быстрого продвижения Германии к воссоединению, и вдобавок развеять опасения СССР, связанные с возможными стратегическими последствиями объединения Германии. Я понял, что тщательная разработка принципов предстоящих дипломатических переговоров зачастую становится первым шагом к достижению поставленных целей.
Бейкеру также пришлось преодолевать настороженность Белого дома и некоторых подразделений администрации. В одном из документов, подготовленных Бюро по делам Европы Госдепартамента США, Бейкеру рекомендовали не увлекаться непродуманными дипломатическими инициативами. Зеллик и Росс были категорически не согласны с этой рекомендацией. Зеллик несколько лет держал у себя на столе бумагу, полученную из Европейского бюро, и демонстрировал ее каждый раз, когда хотел напомнить (в шутливой форме, но на самом деле всерьез) о чрезмерной осторожности дипломатической службы Госдепа. Впрочем, Бейкер вряд ли нуждался в подобных напоминаниях. Учитывая головокружительную скорость перемен, происходивших в 1989 г., он вовсе не собирался отсиживаться на скамье запасных.
Большую часть рождественских каникул мы провели занимаясь разработкой концепции практического использования принципов Фукуямы в контексте происходящих процессов. В подготовленном нами документе мы предложили формат «два плюс четыре», в рамках которого Западная и Восточная Германия должны были договариваться между собой, а четыре союзные державы – помогать им добиваться договоренностей с другими странами. В конце января 1990 г. Деннис отослал материал Бейкеру, и госсекретарь быстро оценил практическую значимость концепции, отвечающей потребностям немцев, снимающей опасения некоторых представителей администрации США и удовлетворяющей требования СССР, Франции и Великобритании. В начале февраля при поддержке президента Буша Бейкеру удалось убедить канцлера Германии Гельмута Коля и министра иностранных дел этой страны Ганса-Дитриха Геншера принять формат «два плюс четыре», чтобы настаивать на скорейшем объединении Германии и ее полноправном членстве в НАТО, а СССР – в том, что в связи с окончанием холодной войны и потенциальным развитием сотрудничества с Советским Союзом ни продвижения НАТО на восток, ни его реформирования не планируется.
На встречах с Шеварднадзе и Горбачевым, состоявшихся несколько дней спустя в Москве, Бейкер заручился их предварительной поддержкой и начал работу, направленную на преодоление сопротивления членству объединенной Германии в НАТО. Бейкер утверждал, что объединенная Германия в составе НАТО будет представлять для интересов СССР меньшую угрозу, чем если она не будет входить в Североатлантический союз, особенно если со временем обзаведется ядерным оружием. Кроме того, он пообещал, что юрисдикция и силы НАТО не будут расширяться «ни на дюйм к востоку» от границ объединенной Германии. Русские поверили ему на слово. В последующие годы они будут считать расширение НАТО на восток предательством, несмотря на то, что обещание Бейкера не было зафиксировано на бумаге и давалось до распада Советского Союза. Этот эпизод станет предметом разногласий между нашими странами на много лет вперед.
Формат «два плюс четыре» получил всеобщую поддержку на встрече министров иностранных дел в Оттаве, состоявшейся в середине февраля, где о его принятии официально объявили Бейкер и Геншер. В мае Горбачев согласился с Бушем в том, что Западная и Восточная Германия должны договариваться об объединении самостоятельно. Его больше беспокоили народные волнения, экономический застой в стране, рост насилия и набирающие силу сепаратистские настроения в Прибалтике и на Кавказе. Влияние Горбачева постепенно ослабевало. Буш дал ему ряд неформальных гарантий безопасного развития НАТО, подтвердив обещания Бейкера. В июле Коль и Горбачев объявили о подписании всеобъемлющего соглашения об объединении Германии и ее членстве в НАТО. Наконец 3 октября 1990 г. Германия официально стала единой.
Учитывая драматические события, разворачивающиеся в Европе, неудивительно, что в первые полтора года пребывания Буша в президентском кресле ближневосточная политика отошла на второй план. Ситуация изменилась в начале августа 1990 г., когда Саддам Хусейн вторгся в Кувейт.
В администрации США недооценивали способность Саддама взвешивать риски и возможности. За восемь лет войны с Ираном он практически разорил экономику страны. Городская инфраструктура была почти полностью разрушена, военный долг перевалил за $100 млрд, война унесла жизни более полумиллиона иракцев. Ни Кувейт, ни Саудовская Аравия не были заинтересованы в списании долга и согласованном увеличении цен на нефть. Несмотря на свой жесткий, репрессивный стиль правления, Саддам опасался, что безрадостные экономические перспективы вызовут недовольство его сограждан. В то же время он считал, что может с выгодой воспользоваться тенденциями, набирающими силу в регионе. Сначала он изображал из себя воинствующего арабского националиста, защищающего арабский мир от иранской теократии, а потом – борца за права арабов, попираемые коррумпированными правителями, которые пляшут под американскую дудку и проводят весьма мягкую политику в отношениях с Израилем. Кроме того, он рассчитывал на то, что после окончания холодной войны Вашингтон будет менее заинтересован во вмешательстве в ближневосточные дела и, соответственно, его легко можно будет отпугнуть простой демонстрацией силы.
Наши арабские партнеры также заблуждались относительно Саддама. Президент Египта Хосни Мубарак, король Иордании Хусейн и король Саудовской Аравии Фахд рекомендовали Бушу поддержать иракского диктатора. Они надеялись, что после окончания ирано-иракской войны Саддам будет вынужден заниматься восстановлением и модернизацией страны, оставаясь проблемным, но не слишком опасным соседом, к тому же Ирак будет служить защитой от охваченного революцией Ирана. В течение первого года своего президентского срока Буш аккуратно зондировал почву в Багдаде. США гарантировали Ираку предоставление кредита на закупки зерна, а Бейкер встречался со своим иракским коллегой – коварным Тариком Азизом. Однако к весне 1990 г. позиция госсекретаря стала более жесткой, особенно после того, как Саддам произнес злобную речь, угрожая «сжечь Израиль». Росс сказал Бейкеру, что считать Саддама надежным потенциальным партнером – значит впадать в опасное заблуждение.
Между тем Саддам возобновил давний пограничный спор с Кувейтом, обвинив его в развязывании экономической войны против Ирака. В середине лета он начал подтягивать к границе войска. Кувейт, несомненно, был для Саддама лакомым кусочком. Объем ВВП этой страны составлял почти половину от иракского. Захватив кувейтские нефтяные месторождения, Саддам смог бы контролировать более 10 % мировых запасов нефти, получив возможность быстро погасить военные долги. Затея казалась не слишком рискованной – кувейтские вооруженные силы не шли ни в какое сравнение с закаленной в боях армией Саддама.
Мубарак и другие арабские лидеры продолжали уверять Буша, что Саддам просто блефует, чтобы усилить свои позиции в пограничном споре. Когда 25 июля 1990 г. Саддам неожиданно пригласил на встречу посла США в Ираке Эйприл Гласпи, та вновь подтвердила ему официальную позицию США: территориальный спор должен решаться мирным путем. В телеграмме, отправленной по итогам встречи в Вашингтон, Гласпи указывала, что Саддам «полностью разделяет эту позицию» и намерен в ближайшее время начать переговоры с Кувейтом[13]. Позднее многие критиковали ее за то, что она недостаточно жестко предупредила Саддама о последствиях применения силы, но это обвинение явно было несправедливым. Полномасштабного вторжения Ирака в Кувейт не ожидал никто, а президент Буш 28 июля послал Саддаму письмо, которое и по тону, и по содержанию было не намного более жестким, чем беседа Гласпи с иракским лидером.