— Упрямство должно быть в тему, — говорит Дубовский с жутким спокойствием. Взгляд устремлён в одну точку, поверх моей головы. Ему не надо повышать голос, чтобы волоски на моём затылке пришли в движение, пытаясь встать дыбом. Опасность, исходящая сейчас от него — дуновение ветерка, но в нём сверкают острые лезвия. Он лениво цедит слова, и каждое отдаётся в моей голове лёгким гулом: — Ты осознаёшь, что мне не трудно просто засунуть тебя в машину без этих уговоров?

Я смотрю на него во все глаза, огорошенная такой прямотой.

— Это нечестно. — Мой голос дрожит, как заячий хвост, кулаки сжимаются сами собой. Я скриплю зубами и мстительно добавляю: — Чем же тогда ты отличаешься от него?

Мне хочется пробиться через этот панцирь, добраться до самого нутра, которое иногда проглядывает из-под слоёв масок. Я вызываю огонь на себя, потому что от близости льда уже трудно дышать. Но Дубовский только хмыкает.

— Много чем.

Он сощуривает глаза и, раньше, чем я успеваю опомниться, закидывает меня на плечо. Мой взвизг обрывается на середине. Секунду я вишу вниз головой, а потом вижу вокруг себя салон машины. Дубовский запихнул меня на сидение, как какой-то мешок, и захлопнул дверь. Чуть сильнее, чем нужно. Я открываю и закрываю рот, как рыбёшка, выброшенная на берег. Это возмутительно! Почему все думают, что со мной можно так поступать?!

Я поворачиваю голову вбок, вижу изумлённое лицо Лизки за стеклом Убера. И выскакиваю из машины с противоположной стороны раньше, чем осознаю, зачем. От ужаса я не соображаю вообще ничего, голова пустая и гулкая, но тело действует само. Расстояние в несколько метров я покрываю двумя безумными прыжками, запрыгиваю на заднее сидение и кричу таксисту:

— Гони!

Он срывается с места так быстро, словно этого и ждал. Меня откидывает назад, прямо на Лизку, которая вцепляется в мою руку, как в спасательный круг. Подруга смотрит на меня с разинутым ртом.

— Добро пожаловать в Форсаж, — говорю я и заливаюсь хохотом. Неистовым, нездоровым. Адреналин пульсирует в венах, разгоняет сердце. Мысль о Дубовском преследует меня, но не может догнать. А я жалею, что в машине нет люка. Иначе я бы уже высунулась наружу и орала во всю глотку, празднуя своё освобождение.

Кратковременное. Но сейчас я не буду об этом думать.

— Ну ты даёшь, мать, — выдыхает Лизаветта и тоже смеётся. Она украдкой вытирает со лба пот. — Я так седой стану.

— Тебе пойдёт, — рассеянно отвечаю я, пока растекаюсь по сидению. Возбуждение резко схлынуло, как вода в отлив. На пустом берегу только мокрый песок, да обломки раковин.

Водитель пялится на нас в зеркало заднего вида, но мне всё равно. Лишь бы молчал.

— Домой? — уточняет Лиза, и я киваю. Домой. Родители уже должны быть там. При мысли о встрече с ними я теснее прижимаюсь к тёплому Лизкиному боку. Почему от родной семьи чаще всего ждёшь неприятностей?

Входная дверь распахивается передо мной, как ворота в рай. Я уже представляю, как поднимусь наверх с огромной чашкой какао, запрусь и буду сидеть там до скончания своих дней. И ни один психопат меня оттуда не выковыряет.

Но мамины сдвинутые брови отвлекают меня от прекрасного видения.

— Злата, — говорит она и поджимает подкрашенные губы. — Ты совсем с ума сошла? Мы же договаривались, что ты будешь предупреждать, если не ночуешь дома. Хорошо Илье дозвонилась, он сказал, что вы у него. Меня не жалеешь, так отца пожалей, у него сердце всё-таки.

— Что? — спрашиваю я, не веря своим ушам. — Ты Илье звонила?

— А куда мне было звонить? — Она моментально ощеривается, переходит в нападение. — Морги обзванивать сразу? Не ожидала от тебя такой безалаберности, дочь. Ну ладно телефон у тебя разрядился, но ключи забыть? Ты в последнее время такая рассеянная, не знаю, что с тобой делать.