– Побойтесь Бога, дон Ибанес. Кто же шутит такими вещами?
Начальник тюрьмы шумно вздохнул. Вытащил сигареты, сунул одну в рот, машинально протянул пачку Рокки.
– А вот это вы зря, сеньор, – упрекнул тот, беря сигарету. – Вам же сказали на прошлом осмотре, что в сердце шумы, – так оно и есть! Полторы пачки в день – многовато, ваша дочь права! Мы с вами уже не дети, надо беречь здоровье. В который раз бросаете курить? В шестой?
– С вами бросишь, пожалуй! – дон Ибанес нервно щёлкнул зажигалкой. Рокки, усмехнувшись, прикурил от собственной. Некоторое время начальник тюрьмы и заключённый молча дымили. Сизые струйки улетали к тёмному потолку. Жёлтый клин света лежал на полу.
– Что ж, дон Ибанес, час уже поздний. Ещё раз спасибо за всё: вы достойный человек. – Рокки встал, поднял на плечо сумку и пошёл к дверям. Он был уже у порога, когда его окликнули:
– Рокки!
– Да, сеньор?
– Когда снова будет бунт?
Рокки остановился. Медленно обернулся.
– Не знаю, дон Ибанес. Могу сказать одно: от наших ребят всего можно ожидать. Когда жизнь становится хуже смерти, терять нечего. Вы умный человек, и вам не нужны мои советы. Вы сами знаете, что делать, чтобы не кончить, как полковник Гимараеш[7].
– Рокки!
– Да?
– Гимараеш… Это ведь была твоя работа?
Ответа не последовало. Охранник, шагнувший было в кабинет, чтобы вывести заключённого, изумлённо переводил глаза с начальника на Рокки. Тот, поймав взгляд парня, тихо рассмеялся:
– Бог с вами, дон Ибанес… Что обо мне подумает молодой человек? Всё это пустая болтовня. Вы и сами знаете, как оно бывает в тюрьме… Храни вас ваш Святой. Всегда к вашим услугам, прощайте.
Дверь закрылась.
Через час Рокки стоял на шоссе. Было недалеко до рассвета, но над пустой автострадой ещё расстилалась темнота. Горели звёзды. Низкая луна лизала потрескавшийся асфальт, делая его серебристым. Пальмы вдоль обочины замерли, словно вырезанные из жести. Рокки поправил на плече ремень сумки. Глядя в тёмное небо, вполголоса спросил:
– Ну, вот. Вы этого хотели, дона Энграсия? Что же теперь?
Темнота молчала. Рокки покачал головой. Снова поддёрнул полупустую сумку и, чуть ссутулившись, не спеша зашагал по автостраде на север. За ним по залитой голубым светом дороге бежала длинная тень.
«Малышка, Обинья! Радость моя, иди! Иди! Поднимайся, девочка, и ничего не бойся!» – звал голос бабушки. Поднимаясь по старой лестнице на чердак, Оба[8] слышала хлопанье больших крыльев – ближе, ближе… Птичьи крики отдавались в ушах, пробиваясь сквозь тревожный барабанный бой. Невидимые птицы носились над самой головой, сквозняк шевелил волосы Оба, но она упрямо продолжала подниматься по скрипучим ступенькам – вверх, вверх…