Артем вынул обойму из «макарова», передернул затвор и на лету ловко поймал выпавший патрон.
— Вы что, покончить с собой хотели? Или для меня его приберегли?
— Какого лешего тебе от меня надо?
— У меня к вам мужской разговор, — начал Артем, кладя пистолет на шкаф. Обойму он продолжал держать в руке. — Как вы себя чувствуете, Дмитрий Олегович? Может, чай? Или йогурт с печенюшкой, которые ваши «крысы» передали Ясновой? Для поднятия тонуса? Чтобы наутро вас вынесли отсюда ногами вперед?!
— Я… — начал говорить Бугров, но Павлов с силой ударил кулаком по подлокотнику.
— Я сейчас вам дам послушать одно занимательное письмо, генерал. Только вы уж сделайте одолжение, слушайте его внимательно. А потом мы поговорим.
— Артемий, что с тобой? — промямлил Бугров. Он начинал медленно трезветь, прохладные капли стекали по его одутловатому лицу, одна из них повисла на кончике носа, и генерал раздраженно смахнул ее рукой. У него начала болеть голова.
Павлов тем временем вынул из папки флеш-карту и, сев за стол генерала, подсоединил ее к USB-порту. Щелкнул «мышью» на кнопку «воспроизведение», и в кабинете послышалось характерное потрескивание.
Бугрову внезапно стало не по себе, и вид Павлова, с ужасающим безмолвием взирающего на него, как неумолимый палач (адвокат, он же адвокат!), поверг его в состояние безотчетного ужаса.
Послание
«Это говорю я, Одессит, он же Гриша Вакинский. Я появился на свет в Одессе в 1957 году, там же получил свой первый срок, но всю жизнь прожил в Новосибирске! Ха!» — закашлялся голос, и Дмитрий Олегович вздрогнул — он его сразу узнал.
«Полчаса назад я накатал маляву тебе, Павлов, где рассказал то же самое, и это письмо уйдет к тебе в контору, в Москву. Это послание намного подробнее, много чего интересного найдешь там. Кхе-кхе…
Маляву царапал сам, так как своим шестеркам это серьезное дело поручить не имею права. Слишком интимную тему хочу поднять, «почтальон». Ну а коль здоровья у меня на пару затяжек осталось, разреши сказать несколько слов по твоей теме, что заставила тебя из столицы сюда пришлепать.
Кнута убили люди Бугрова. Это он, мент гнилой, в те времена верховодил городской ментовкой. Дмитрий Олегович его кличут, сучье вымя. Так вот, этот Бугров, не боясь Бога, подкинул мне «мокрый» ствол, из которого завалили «правильных» пацанов, а они были вообще не при делах. Это Витя Кемеровский и Антоха, знаю только их погоняла. Но в «делюге» по убою Кнута есть их реальные фамилии и все остальное — где кто родился и так далее.
Бугров придавил меня, сказал, что вырежет всю мою родню, а в дом пустит «красного петуха», ежели я «паровозом» по этой гнилой «делюге» не пойду. Вроде как я дал отмашку тем пацанам Кнута замочить, а потом их, как свидетелей, сам и «мочканул». Но Бугров сам и вальнул Витю с Антохой, век воли не видать. Он или его шестерки мусорские.
Павлов, я чистый в этом деле, чист перед Богом, и все знают об этом. Бугров свалил в Москву, а я мотаю срок. За него, суку позорную.
Никому и никогда я этого не говорил. Потому что из «шипов» остался только я, да и то немного мне осталось. Но ты возьми его за яйца, адвокат. Порви его. Это на его совести смерть ни в чем не повинных баб и пацаненка, которые были там, у Кнута. Это ОН ВСЕХ УБИЛ. Заявляю об этом, и мои слова — правда. И не огорчайся на меня, что не вышло у нас тогда разговора по душам. Сам знаешь, доверяй, но проверяй. А после того, как ты ушел, меня аж за душу взяло.
А теперь обращаюсь к тебе, Бугор…»
— Хватит! — не выдержал генерал. Ему стало страшно.
«…Меня скоро не будет на этом свете, наверное, совсем скоро. Так вот, я не желаю тебе зла, начальник. У меня к тебе жалость. Жаль тебя, потому что ты сам постоянно думаешь о том, что подставил людей под свою пакостную карьеру и погоны ментовские. Тебе стремно. Ты каждый день просыпаешься в стреме и засыпаешь, думая, как бы чего на тебя не накопали, а по твоей морде течет пот. И на тебя вышли. Павлов правильный пацан, и он прижмет тебя, суку. А когда петля будет на твоей шее затягиваться…»