И точно знаю, что сейчас не самое лучшее время, чтобы лезть со своими желаниями, страхами и капризами.
— Я ужасно боюсь, что ты однажды умрешь и я останусь совсем одна.
Но еще я знаю, что он меня любит.
Поэтому мгновение раздражения, промелькнув в незаконченном жесте, сменяется чем-то иным. Тем, за что я его люблю.
Герман поворачивается ко мне и долго смотрит. В полутьме его взгляд не обладает той магической силой, что обычно. Поэтому он встает и, тихо ступая босиком по ковру, подходит ко мне. Нависает, упираясь в спинку дивана, и я отставляю чашку на столик.
В животе становится горячо.
Особенно после следующих слов:
— Давай сделаем ребенка, чтобы тебе не было так одиноко.
Совершенно бесполезно убеждать меня, что он никогда не умрет.
Поэтому он предлагает…
— Мальчика? — спрашиваю я пересохшими губами, глядя на него снизу вверх. Мои пальцы сами находят пуговицы его рубашки и обнажают кожу груди, к которой я прижимаю ладони и не могу сдержать стона наслаждения. — Тебе нужен наследник?
— Девочку.
— У тебя уже есть девочка, — возражаю я.
— А у тебя двое мальчиков.
Я приподнимаюсь, чтобы вслед за ладонями прижаться к его груди губами.
Вкус у его кожи совершенно невероятный. Я могла бы облизать его целиком — и этим быть счастлива.
Но есть некоторые части, которые облизывать чуточку приятнее. Поэтому следом я расстегиваю его ремень.
— У меня не получится… — вздыхаю я, огорченная, что эту игру приходится прервать так быстро. — Ни девочка, ни мальчик. Ты же знаешь. Не хочу валяться в истерике, когда снова не выйдет.
— Не хочешь — не будешь, — говорит Герман, ловя мою руку и направляя в расстегнутую ширинку, еще и прижимая для надежности, чтобы я не перепутала, чем мне следует заняться, пока он спускает с моих плеч пушистый теплый халат и сжимает рукой мою грудь. — Я все решу.
— Что ты решишь?.. — теряя дыхание, спрашиваю я.