Парень шагнул в сторону, и Степан Михайлович, пролетев сквозь тот отрезок пространства, где он только что находился, врезался носом в плетеную стену хижины, но — видимо, от радости — боли никакой не почувствовал. Развернулся, хлопнул от избытка чувств себя по голой груди и заломил руки.

— Ой, как хорошо-то, что вы меня спасли! — запричитал Турусов, чувствуя, что говорит глупости, но не имел сил для того, чтобы остановиться. — А я-то думал, совсем мне каюк пришел. Думал, негры меня зажарят, как рыбку. Ха-ха. Правда, глупости, да? В начале-то двадцать первого века…, Спасибо вам большое, молодой человек, — истово сказал Степан Михайлович. — Вы знаете, я ведь в долгу не останусь, не останусь… Я вам чем смогу, тем и помогу… Я сам из Саратова.

— Из Саратова? — серьезно переспросил парень, сдвинув на переносице светлые брови. — Так вот оно что… Теперь все понятно. То, что ты из Саратова, а не откуда там еще, — многое объясняет.

— Правда? — обрадовался Степан Михайлович. — А я тоже рад, что так вышло, что вы меня спасли, потому что я думал, что мне совсем конец пришел и что…

Он осекся, заметив наконец, что парень вовсе не радуется его чудесному спасению, а выглядит довольно мрачным, как будто только что сделал большую глупость.

— Н-да… — снова проговорил парень, обращаясь, кажется, не к Степану Михайловичу, а к кому-то другому. — Дерьмо вышло. И как же я мог так облажаться?

— Столько трудов даром пропало, — поддакнул кто-то гаденьким голоском.

Турусов вздрогнул: он этот голосок уже слышал сразу после своего пробуждения в этой хижине, правда, тогда — по причине туманности сознания — Степан Михайлович не вполне отчетливо осознавал происходящее. Слышал он голосок и сейчас довольно явственно, но вот того, кто говорил, не видел. Степан Михайлович покрутил головой. Да нет, никого в хижине нет, кроме этого мрачного парня и его самого — Турусова. А хижина маленькая, тут никто спрятаться не может — негде. Гамак и четыре стены. И дверь, конечно. Плотно закрытая, но все равно сквозь щели прутьев можно было видеть, как неподалеку плещется что-то… Озеро?

Или море?

— Простите, — заговорил снова Степан Михайлович. — Позвольте узнать, а кто вы такой, собственно, будете?

Парень не обращал на Турусова никакого внимания, глубоко задумавшись. Степан Михайлович не осмелился повторять вопрос. Он только покашлял для храбрости и предположил полувопросительно:

— Посольство? Посольство российское?

Почесав в затылке и мотнув головой, видимо, в такт своим мыслям, парень медленно повернулся к Турусову. Тот попятился. У парня были пронзительно синие глаза, и когда он нехорошо прищурился, прямо посмотрев в лицо Степану Михайловичу, тому вдруг показалось, что в хижине резко запахло электричеством.

— Я х-хотел только спросить…— ощущая холодок в животе, проговорил Турусов. — Кто вы есть такой. Русский — это понятно. Это хорошо… Я очень рад. Просто я хотел знать, за кого мне, так сказать, молиться всю свою оставшуюся жизнь… Хе-хе…

Степан Михайлович мелко похихикал.

— Оборвись, — сказал ему парень. — Помолчи хоть минуту, дай сосредоточиться…

Взгляд парня был так грозен, что Турусов в другой ситуации и поостерегся бы возобновлять разговор, но теперь нервы его были на исходе, и ему позарез нужно было узнать ответ хотя бы на один вопрос из тех, что мучили его.

— Вы п-посол в этой стране? — обмирая со страха, пролепетал Турусов.

— Заткнись.

— А какая это страна… Знаете, я так… мне так нужно… вы ведь посол?..