– И вы не возвращались?

– Зачем? – вопросом на вопрос ответил Синекольский. – Если бы кто-нибудь нас там заметил, потом вспомнил бы… начались бы вопросы… Нет. Просто ждали, когда его найдут. Через неделю Женька Грицевец сунулся туда со своими приятелями, хотел курнуть травки в тишине… Ну и получил тишину. – Он ощерился. – Мертвую!

Илюшин хотел еще что-то спросить, но вместо этого сказал совсем другое:

– Хороший ты был ей друг.

Синекольский захлопнул дверцу переноски.

– А толку? Все равно все умерли.

– Ты-то вроде живой.

Дмитрий поднялся и впервые за все время разговора посмотрел прямо в глаза Илюшину.

– Не, – сказал он. – Это тебе кажется. Я давно подох.

Доехав до перекрестка, Андреас Димитракис спохватился, что забыл права. Можно было бы и не возвращаться, понадеяться на удачу, но в последние дни ему было неспокойно.

Зайдя в комнату, он увидел старшую дочь: Мина сидела за столом, поджав ноги, и крутила перед собой круглый розовый леденец на палочке.

– Где взяла? – резко спросил Андреас.

В дверях кухни выросла жена. Роза все больше становилась похожа на тень, такая же плоская, темная, безмолвная.

– Говори!

Мина пыталась спрятать чупа-чупс в ладони. Андреас разъярился: девку кто-то угостил, и это наверняка не просто так.

– Тебя лапали? Руки тебе совали под юбку? Шлюха! Рассказывай!

Мина уклонилась от пощечины и вскочила. Щеки вспыхнули от возмущения.

– Я сама купила!

– Врешь!

– Нет! Сама! Денежка была!