Так они и свалились друг другу в объятия. И стали, как сумасшедшие, целоваться. Нос, глаза, подбородок, щеки… куда попадали губы… пока не встретились.
– Я так много хочу сказать себе, – шептал он.
– И я, – вторила ему Мари.
– Сколько у тебя времени?
– Немного. Я должна вернуться к одиннадцати.
– Я не могу пригласить тебя к себе, живу в комнате не один, и сосед вот-вот вернется, помешает… Но и стоять тут мы не можем…
– Пойдем к дереву?
Он кивнул и обнял ее. Мари прижалась к Нику. Он, не найдя подходящей кофты, видимо, попадались под руку не его, а соседа, куртку на голое тело напялил. И Марианна смогла запустить под нее руку, чтоб положить ладонь ему на грудь. Ей хотелось не только слышать, как колотится его сердце, но и ощущать это.
Ник, когда они дошли до дерева, подсадил ее. Хотя она, конечно же, запросто забралась сама, с ее-то длинными ногами.
– Как ты тут без меня? – спросила Мари, когда Николас устроился рядом с ней.
– Плохо… Без тебя, оказывается, плохо везде. Даже в том месте, к которому ты сердцем прирос. – Он поцеловал ее в висок. Нежно-нежно. – А почему ты не предупредила, что прилетишь? Вдруг меня бы не оказалось на месте.
– Я послала телеграмму. И мечтала, что ты встретишь меня. Глупость, понятно. До аэропорта дальняя дорога.
– Я не получал телеграммы.
– Но как такое возможно? Даже если почта доставляется не каждый день, телеграмма должна была прийти. Я отправила ее десять дней назад.
– Странно, – пробормотал Ник. И Мари догадалась, о чем он подумал:
– Перехватили ее, да? Спрятали от тебя? Тогда почему не услали куда-нибудь? Уж чтобы точно уберечь от меня.
– Хотели, но я отравился позавчера. Сутки пролежал, только сегодня оклемался…
– Видишь, даже Бог за нас! В отличие от твоих церковников. Ты для них ценный кадр, терять не хотят.
– Мари, ты все извращаешь. Поверь, если аббат и скрыл от меня твое послание, то только ради моего, по его разумению, блага. Это для меня стало бы честью назваться членом братства, а не для них принятие меня в ряды «Черного креста».
– Ты уже говорил с кем-то о своем решении?