– Но ведь вы же сами сказали, что никакого разбирательства не будет. Зачем же предлагаете дать письменные показания?

– Да никакие это не показания! Просто ваше принципиальное к этому отношение.

Препираться с «высоким проверяющим», тем более по таким мерзопакостным вопросам, сопровождающимся его тошнотворной манерой заглядывать в глаза, мне было крайне неприятно. Я сел, кратко набросал пояснение и, не перечитывая, отдал Соловьеву. Тот не просто взял, а мигом выхватил листок из моих рук. Впечатление было такое, что он боялся вообще ничего не получить, что в последний момент я передумаю и, написав, не отдам.

Соловьев сразу стал раскланиваться, сгребая при этом все свои бумаги в портфель. У двери он сунул мне потную, липкую, вялую ладонь, и мы наконец расстались.

– Личность подленькая, – прокомментировал мой рассказ первый секретарь Львовского обкома КПСС Виктор Федорович Добрик, – но я не думаю, что он сделает какую-нибудь пакость, располагая тем, что имеет. И потом, даже самый отпетый подлец хоть малую толику совести, наверное, все-таки имеет! Думаю, что будет все нормально.

Я успокоился, затем пообщался с членами Военного совета округа, и мы решили все-таки обсудить это на заседании совета. Ограничились протокольной записью, что в связи с работой в округе представителя Комитета партийного контроля при ЦК КПСС Военный совет подтверждает, что нарушений в области выполнения плана строительства в округе нет. В то же время отмечает необходимость ускорения строительных работ. На этом, казалось бы, все и должно было закончиться.

Сам факт приезда «московского гостя» стал уже забываться. Однако месяца через полтора «бомба» взрывается. Звонит телефон правительственной связи «ВЧ». Поднимаю трубку, представляюсь и слышу в ответ голос того визитера:

– Здравствуйте, Валентин Иванович. Это Соловьев из Комитета партийного контроля.

– Слушаю вас, – насторожился я.

– Вы получили извещение о том, что вызываетесь на заседание комитета?

– Какое извещение? Какое заседание? Вы же говорили, что ваш приезд носил лишь формальный контрольный характер и что на этом все будет закончено?!

– Но комитет посчитал, что все это очень серьезно и ваше дело будут разбирать.

– О чем вы говорите? Какое «дело»? Ведь никто со мной по этим вопросам даже не беседовал!

– Как же, как же? А я? Вы ведь даже дали письменные показания! И сейчас стоит вопрос вообще о вашем пребывании в партии. Ваши действия расценены как антигосударственная практика.

Я повесил трубку. В висках пульсировала кровь, сердце стучало, горло схватили спазмы. Внутри все разрывалось от возмущения, боли и негодования. «Какой гад, какой гад! Какой гнусный гад! И еще работает в таком органе! Как можно так лгать человеку, который открыто доверился ему, совершенно ничего не утаивая? Что же это за коммунисты?» – эти тяжелые мысли меня буквально давили.

Опять звонит телефон «ВЧ». Слышу голос Соловьева: – Что-то произошло на линии.

– Нет, это я положил трубку. Нам не о чем говорить.

– Вы поймите, дело очень серьезное. Через три дня вас будут обсуждать на заседании комитета…

Я вновь положил трубку. Переключил все аппараты на приемную и по селектору предупредил адъютанта, что говорить по телефону не могу. Снял галстук – сдавливало горло. Стал ходить по кабинету, чтобы успокоиться. «Как же так – я в разгар войны вступаю в партию, отдаю всего себя служению Отечеству, а мне через тридцать лет после войны говорят, что мне не место в партии?!» Зашел Аболенс: – Товарищ командующий, что случилось?

– Виктор Яковлевич, позвони Фомичеву, чтобы зашел, а я пойду умоюсь.