Она почувствовала, как Джеффри положил руку на ее ладонь.

– Мы будем двигаться не торопясь, Аманда. Сначала привыкнем друг к другу. Я уверен, что со временем мы сумеем прийти к некоторому согласию.

– Спасибо, – прошептала она, благодарная за его понимание. Для нее было бы большим облегчением получить – после всего того, что произошло, – небольшую передышку, прежде чем столкнуться с обязанностями, связанными с предстоящей свадьбой.

– В конечном счете все это только к лучшему, Аманда.

Она повернулась к нему, и с ее губ невольно соскользнул вопрос, смысл и важность которого она осознала лишь мгновением позже:

– Могли бы вы иногда называть меня Джиллиан? Хотя бы в те моменты, когда мы с вами будем находиться наедине?

Он ответил тихо, но голос его в вечернем полумраке прозвучал очень четко:

– Не думаю, что это было бы разумно, Аманда. Кто-то может случайно услышать. К тому же вам необходимо учиться воспринимать свою новую индивидуальность. Теперь вы Аманда Виндхэм. И все следы… другой личности должны быть стерты в вашей душе и вашем сердце.

– Я понимаю.

Она действительно понимала это, однако не могла отделаться от ощущения, что, став Амандой, теряет все лучшее, что было в Джиллиан. Если Джиллиан исчезнет, кто тогда вспомнит о Мэри Эймс? Кто положит свежие цветы на могилу несчастной старой горничной? Что она скажет своим детям об их бабушке? Она все равно не сможет рассказать им о милой усталой женщине, которая пела у огня всякую бессмыслицу, только чтобы отвлечь свою голодную дочку от урчания в ее пустом животе. Не сможет поведать им о женщине, которая прожила жизнь, руководствуясь самой простой житейской мудростью.

Аманда ни о чем этом не знала, зато знала Джиллиан. И Джиллиан не собиралась этого забывать.

Стивен тоже не мог ничего забыть. Когда голова начала кружиться и взгляд затуманился, он с отвращением отбросил в сторону пустую бутылку.

Она уехала.

Два часа назад ее небольшой чемодан был погружен в карету Таллиса, а за ним последовала туда и она. Ее соблазнительное тело, ее бледное трагическое лицо разом исчезли в темноте дилижанса – она даже не оглянулась. После чего они с Таллисом уехали.

Ее здесь больше нет.

«Лживая стерва», – думал он. Но в мыслях этих не было огня, не было злобы, а лишь болезненная пустота от воспоминаний, которые не отпускали его, несмотря на выпитый бренди. Сможет ли он забыть, как невинно округлялись ее удивленные глаза, когда она пыталась водить его за нос? Или как вызывающе покачивались ее бедра, когда она весело смеялась? Или эти плотно сжатые, такие чувственные губы, которые разжигали огонь в его душе?

Он застонал и потянулся за следующей бутылкой.

– Так-так. Чудесная картина, согревающая материнское сердце.

Стивен поднял голову и тут же зажмурился от яркого света свечи, поднесенной почти вплотную к его лицу.

– Мама, – сказал он; язык у него заплетался, но почти незаметно, – уберите это с моих глаз.