По всем правилам вежливости представляюсь:
- Андрей Воробьёв, механик, из России. Приехал сюда в отпуск, отдохнуть.
Резко, "по-белогвардейски", киваю, протягиваю руку. Лучицкий несколько мгновений смотрит, в светлых глазах колеблются свет и тени. Потом крепко стискивает шершавой ладонью мою:
- Механик - то згодно дело. В жолнежах пан служил? - Кивок в сторону лежащей на скамье красноармейской фуражке.
- Служил.
- Добже. Тшцарю без войска неможно, в жолнежи любого берут, абы не кршывой та хворы. Воювал?
- Нет, Бог миловал.
- Добже!
Старый путевой обходчик наконец выпустил мою руку и обратился к Борьке, уже успевшему усесться у стола на мощную самодельную табуретку:
- А ты, пан, кто есть? Убранье не простое, да и с паном Трошицинским у тебя розмова подобна. Тэж инженер?
Оказывается, пока я тут фотографии при лампаде рассматривал, Стаська уже и представиться успел, и инженером отрекомендоваться. А нам, поросёнок эдакий, и не сказал, кем после школы стать успел! Впрочем, особо времени у него и не было, да и кем ему ещё быть, после Политехнического-то? Не балериной же.
- Я журналист. Репортёр, точнее говоря. Фамилия моя Будкис, я из Литвы.
- Из Литвы? Германец? Мала Литва - она под пруссаками. Цо тогда пан працюе в нашем крае?
- Нет, я из Вильнюса, я литовец, а не немец. Я узнаю новости и сообщаю начальству, для публикации. Вот на реконструкции был. - Лицо Будкиса приняло несколько обиженное выражение: отчего его не понимают?
- Чудной ты, пан Будкис. То мувишь - из Литвы, то мувишь - из Вильны. Як зрозуметь - не вем... Але ж про репортёров слыхал. Пан в газету пише але куда?
- Я на телевидении работаю, сюжеты делаю.
- Не розумем. То пан сильно образованный, цо таке научне дело працюе.
- Университет окончил с отличием. - улыбнулся Боря. Приятно всё же, когда хвалят...
- А цо у пана с пальцема? Спалил? И ницего не мувит! Вот же ж цловек! Але ж у старего Томаша верно средство естьем: после него як ангел скрыдлом махнёт, через две-тши годзыны боль утишит.
С этими словами старик сдвинул вязаную из разноцветных лоскутков дорожку, какие ещё иногда до сих пор встречаются в деревенских домах, с небольшого сундука у стены в дальнем углу, и, откинув крышку, принялся там копаться. Спустя минуту он выпрямился, держа в руках маленький пучок кудели и полуторадециметровую жестяную банку с защёлкивающейся наподобие немецкого газбака крышкой. Впрочем, принадлежность раритетной посудины к продукции германской промышленности на 99% отметалась чётко читаемой надписью "САХАРЪ", выполненной несколько архаичным, но всё-таки кириллическим шрифтом.