– Я не люблю этот дом, – спокойно ответил Аравин. Возмущение бабушки на него не действовало.
Он покинул дом отца сразу же после окончания школы. И с тех пор приезжал сюда, только если в этом была острая необходимость. Как сегодня, например.
Баба Шура бросила завязывать пуховый платок и, повернувшись к внуку, смерила его гневным взглядом.
– Не любит он! Ишь какой! Ну ладно, на меня тебе плевать. А Стася? Привез ребенка и бросил! Тьфу! – женщина демонстративно отвернулась обратно к зеркалу.
– А что еще я должен делать? – вопрос задан сухо, но карие глаза все-таки блеснули раздражением.
– Ты смотри, какой королобый! – вновь возмутилась баба Шура. – Все-то ему непонятно.
Но развить спор дальше не успела. На кухню тихо вошла Стася и нерешительно замерла в дверном проеме.
Аравин отстраненно посмотрел на девчонку. Первое, что он отметил – она повзрослела. Настолько, что сейчас он едва узнавал в ней ту девчушку, которую когда-то привез домой.
Принялся бесцеремонно рассматривать Стасю, не задумываясь, как это выглядит со стороны, но отмечая, как при этом вспыхнули щеки девушки.
Сладкова была одета в темно-серое шерстяное платье простого кроя, единственным украшением которого служила черная атласная лента. Она перехватывала тонкий стан Стаси под грудью. Ниже ленты платье свободно ложилось и доходило практически до колен стройных ног.
Длинные каштановые волосы заплетены в тугую косу, которая была перекинута вперед, слегка прикрывая левое полушарие небольшой груди.
Выразительные черты лица. Аккуратный нос, пухлые губы, острый подбородок. Но Егора привлекли глаза. Большие и выразительные. Самого обычного зеленого цвета, но была в них какая-то глубина.
– Узнал хоть? – едко перебила его размышления баба Шура.
Вопрос заставил Аравина оторваться от пристального рассматривания. Недовольно он покосился на бабушку, удивляясь, насколько вредной может быть эта женщина.
Стало вдруг интересно, как Стася с ней уживается. Потому что внешней кукольностью Егора не обманешь. Он был уверен, что характер у девчонки еще тот! В атмосфере, что ее взрастила, не выживают наивные барышни, верящие исключительно в единорогов и «розовые сопли».
Однако баба Шура никогда не жаловалась. Впрочем, жалобы противоречили бы ее командирскому характеру.
– Пора ехать, – наконец скомандовал Аравин и, резко развернувшись, широким шагом покинул теплое помещение.
Глава 3
Три молчаливых фигуры стояли у одинокой могилы. Слов не было. Только тихая грусть и застывшие слезы на глазах Александры Михайловны. «Железная» бабушка выглядела сейчас просто несчастной женщиной.