Смотрю на него с открытым ртом и широко раскрытыми глазами. Деклан одаривает меня невеселой улыбкой.

— Наконец-то. Тишина.

Не могу сформулировать ни слова. Этот психованный голубоглазый гангстер лишил меня дара речи.

Когда мне, наконец, удается вернуть контроль над языком, я спрашиваю:

— Откуда ты знаешь, что я не собираюсь стрельнуть в тебя?

— Считаешь, это забавно?

Обдумываю сказанное им.

— Может быть.

— Решай. У нас не так много времени.

— Ты сумасшедший, верно?

— Поверь мне, девочка, я иногда задаюсь тем же вопросом, — вытаскивая массивный серебристый полуавтоматический пистолет из-за пояса на пояснице, он продолжает, — дела плохи. Мы собираемся принять огонь на себя. Машина бронирована, но, если они будут стрелять по шинам, у нас с тобой около восьмидесяти километров, прежде чем они сдохнут. — Он замолкает и смотрит на меня. — Это примерно пятьдесят миль.

Понимаю. Он не думает, что я повредилась мозгами, он убежден, что я просто глупая.

— Мне насрать на шины. Перемотай-ка назад к той части, где все становится плохо, и начни все сначала. Что, черт возьми, происходит?

— Этого не могу тебе сказать.

— Если ты можешь дать мне заряженную пушку и сказать, чтобы я выстрелила пожилой даме промеж глаз, ты в состоянии ввести меня в курс дела. Считай, что мы с тобой миновали конфетно-букетный период. Кроме того, я выдержу, как бы плохи не были наши дела. А теперь давай, просвети меня.

Могла бы поклясться, что вспышка в его глазах — это восхищение, но, вероятно, она же сродни желанию обхватить меня руками за шею и придушить.

Точно не сулит мне ничего хорошего.

— Война — вот, что происходит, Динь-Динь Белл, — зловеще рычит Деклан. — Война и все кровавые дела, которые с ней связаны.

— О, великолепно. Теперь ты говоришь загадками. Я просто обожаю эту непредсказуемость ирландцев. Из всех людей ирландцев я люблю больше всего.

— Осторожнее. У тебя закончатся идеи, если ты используешь весь свой словарный запас сразу.