– Мог бы и не трудиться, я бы пережила.

– Не мог, я же не англичашка какой, я необразованное, русское быдло. Да, представь себе, теперь я знаю кто я такой. Спасибо всем за науку.

– Поздравляю. По мне так лучше было остаться жалким унтертаном. Что собираешься делать?

– Заберу у тебя то, что мое, потом убью Шульца…, зараза, не в той последовательности хотел, ну да ладно. Сколько у тебя видео из деревни?

– Три гигабайта, – Грета округлила глаза. – Тебе зачем?

– На память, я жутко синтементальный, включай.

Абель послушно слезла с кровати, кутаясь в простыню. В складках мелькнула гладкая, загорелая кожа, покрытая золотистым пушком. На экране ноутбука замелькали картинки: горящие дома, бравые немецкие солдаты, горделиво выпятивший челюсть покойничек Шульц, сам Руди, запуганный, жалкий, белобрысый мальчишка с глазами загнанного волчонка. Огонь, море огня. Личные съемки Греты, без всяких купюр. Заход штурмовиков, снятый из вертолета, мертвые дети, егеря лениво пинающие обезображенный труп, женское тело в нереально чистом, голубеньком платье, весенние цветы на лугу.

– Хватит, – остановил Рудольф. – Достаточно, сбрось на флешку это дерьмо.

– Зачем?

– Мир узнает правду. Германия узнает правду. Что будет дальше мне все равно.

Абель, повинуясь качнувшемуся стволу, вставила накопитель, защелкала мышкой, руки тряслись. Куда подевалась храбрая Грета?

–Думаешь людям нужна твоя правда?

– Не знаю.

– А я знаю, люди хотят жить в своем уютном, тихом мирке, где добренький дядя из телевизора расскажет, кто хороший, кто плохой, кого ненавидеть и какой бумагой модно вытирать задницу в этом сезоне.

– Давай ты найдешь того кого это интересует. Флэшку.

– Что будет со мной? – Грета отдала накопитель.

– Ничего, я просто уйду. Войну с женщинами и детьми я оставляю благородным арийцам.

– Тебе не поверят.

– Зато поверят тебе, это твой репортаж Грета.

– Меня убьют, едва ты выложишь видео.