- Пожалуйста.
Она отмахнулась от мужчины, и он вернулся на свое место. Его суровые глаза все еще были прикованы к Тревору.
- У вас есть одна минута, - прошептала стюардесса, грозно погрозив ему пальцем.
- Спасибо. Спасибо.
Тревор положил руку на сотовый телефон.
- Mиссис Траурнинг? Вы еще тут?
- Я здесь.
- Вы не можете позволить своей дочери умереть только потому, что хотите, чтобы она выглядела красивой. Я знаю, что общество заставляет женщин быть худыми и красивыми. Черт, я зарабатываю на жизнь этим, но сейчас она ни за что не наберет вес, сколько бы она ни съела. Она умрет, если не будет есть. Что вам нужно, миссис Траурнинг? Живая дочь или тощий труп?
Еще одна пауза.
- Хорошо. Я ее накормлю.
- Оу, миссис Траурнинг?
- Да?
- Будте очень осторожны. Лечение могло сделать ее немного… непредсказуемой. Не позволяйте ей снова укусить себя.
- Зачем ей снова кусать меня?
- Потому, что она голодна.
9.
Полет сводил с ума. Мысли Тревора были заполнены образами кровавой бойни. Он представил легендарную актрису Алексис Траурнинг, которую съел ее собственный ребенок. Ему хотелось заставить самолет лететь быстрее. Он продолжал поглядывать на доктора Эберсола и видел то же напряжение и нетерпение, отпечатавшееся на чертах его коллеги, но было что-то, кроме кипящей от беспокойства ярости. Он был явно возмущен ситуацией, в которую Тревор поставил его и всю клинику. Тревор согласился со своей ролью в этом фиаско, но он был не единственным виноватым в этом. На его взгляд, об этом просили все: клиника, Алексис Траурнинг и ее дочь, даже Лелани Симмс.
Они пришли к нему в поисках чуда, недовольные тем, что дала им природа. Они хотели быть худыми любой ценой. Он предупредил их, что лечение проводилось только на животных, что это не одобренное лечение. Он предупреждал их всех, что могут быть неизвестные побочные эффекты. Им было все равно. Они были готовы на все, что угодно, чтобы быть худыми. Итак, он дал им это чудо, которого они искали.
Тревор вырос на северо-западе Филадельфии, в Джермантауне, и был единственным ребенком матери-одиночки, испуганным белым ребенком в преимущественно черном районе. Отсутствие денег сказывалось на каждом дне его молодой жизни. Спустя годы он все еще сохранял болезненные воспоминания о том, как его мать плакала в поздние часы, когда ей казалось, что он спит, когда она пыталась выяснить, как она собирается оплачивать счета, более многочисленные, чем могла бы покрыть ее зарплата в двадцать тысяч долларов в год. Он вспомнил, как она работала на двух работах, возвращалась домой измученной, иногда слишком уставшей, чтобы есть, когда она заканчивала готовить ужин для Тревора. Даже сейчас он вспомнил, как он чувствовал себя, идя в магазин за продуктами на талоны на питание после того, как его мать потеряла однo из своих рабочих мест, выдержав осуждающие взгляды и слова насмешек со стороны других детей.