Бегали до приказа «стоять», однажды так все четыре часа и перебирали ножками с поленом на загривке. После бега шли упражнения на гибкость, отработка стоек, ударов, блоков, перемещений, потом сенсей снимал печать и с каждым занимался индивидуально. Один его клон давал Шу расширенный курс тайдзюцу и показывал установку простейших барьеров, второй тренировал Дайсукэ с метательным оружием и пытался объяснить принципы наложения гендзюцу, оригинал же с садистской настойчивостью пытался выяснить пределы моих способностей.

— Тай у тебя неплохое, учитывая возраст, — размышлял он вслух во время первого урока. — В больничке ирьенины хвалят, говорят, при другом раскладе могла бы на чье-то личное ученичество рассчитывать. Фуин тоже освоен на приличном уровне. На воде стоишь, значит, контроль достаточный для природной трансформации. Есть еще что-то, чего я не знаю?

— Слабые сенсорные способности.

— Какая талантливая юная госпожа! — с нечитаемым лицом выдал сенсей. — Самой-то что больше всего нравится?

— Медицина и печати.

— С этим не ко мне, я больше по нин и тай. Хотя основы показать могу.

Основ мне на данном этапе хватало за глаза и за уши. По сравнению с обучением в больнице, Кента-сенсей вещи давал простые и строго функциональные, зато требовал отрабатывать их до автоматизма. К примеру, после урока по атэми вадза, точечной технике, он соорудил земляного манекена и увешал его барьерами, бившими током при криво нанесенном ударе. То есть попал в болевую точку — пальцы болят от удара по камню, промахнулся — весь организм потряхивает райтоном. Здорово стимулирует и точность, и освоение методики укрепления тела, и чужую чакру из организма учит выводить.

К слову сказать, упражнениями на контроль кейракукей и стимуляции очага мы должны были заниматься самостоятельно. Сенсей их показал раз, объяснил, зачем нужны, и больше к этой теме не возвращался. Схожим образом дело обстояло и с развитием сенсорных способностей, но тут он примерно раз в неделю результат проверял. Что ещё? Голос наставник не повышал, гадости говорил спокойно, словно ничего иного от тупиц не ожидал, и, если считал, что кто-то ленится, без раздумий пускал в ход бамбуковую палку.

Таким образом, утром мы занимались под руководством наставника, а время после обеда было целиком и полностью оставлено на наше собственное усмотрение. Лично я тратила его на то же, что и раньше — занятия в больнице и освоение фуин. Надо сказать, что среди ирьенинов многие принадлежали к правящей ветви, и с недавних пор их отношение ко мне было двояким. С одной стороны, своим поступком я подвела клан, а в местном менталитете это что-то сравнимое со святотатством. В то же время, биджу, особенно Девятихвостый, прочно вошли в местный пантеон, и взваливать подобную ношу на плечи ребенка многие считали недостойным. Ругали и жалели, если коротко.

Людей, чьё мнение для меня было важным, не так уж и много, однако Юмико-сама входит в их число. Вот перед ней реально стыдно. Женщина, несмотря на собственное сложное положение, взяла меня в свой дом, заботилась, воспитывала в меру сил, объясняла непонятные вещи и в целом относилась не хуже, чем к родной дочери. А я её, получается, конкретно подставила.

Гнев Узукаге обрушился и на неё. Когда я вернулась из больницы домой, выглядела Юмико-сама — краше в гроб кладут. Оказывается, по секрету сообщила Кана-оба-сан, опекуншу таскали на допросы, скорее всего, хотели вызнать несуществующую вину. Типа для чего вы, госпожа Юмико, внушили ребенку вредные идеи и не злоумышляете ли против клана? Повезло ещё, что биджу мы не обсуждали вообще, и женщина отбрехалась. Всё-таки бывает и от менталистов польза.

Я понимала, какие неприятности доставила ей. Поэтому, войдя в комнату, встала перед опекуншей на колени и склонилась к полу, безмолвно прося прощения:

— Хотела бы я знать, зачем тебе это понадобилось, — радости в её голосе не чувствовалось. — Поднимись.

Я выпрямилась и посмотрела женщине в лицо. От тяжести встречного взгляда по спине побежали мурашки.

— Ты хотя бы понимаешь, что натворила? — Я кивнула. — В самом деле? И что же ты понимаешь?

Насчет лечения языка меня уже обрадовали, тогда же ирьенины отжалели пачку листов бумаги и тонкий уголек. Уголек — чтобы стирать написанное и писать поверх снова. Поэтому я вытащила лист и принялась строчить на нём.

— Для Совета я слишком удобна. Сирота, подходящая чакра, не глупая. Теперь придется искать другую джинчурики. Найдут.

— С нами что будет, по-твоему?

— Плохо. Накажут. Думала, казнят. Обошлось.

— Почему ты вообще отказалась? — горько выдохнула Юмико-сама. — Печать крепка, Лис не достал бы тебя.