Она молчала. Теперь это почему-то казалось еще важнее. Место, возможно, справится со словами извне, но с ее словами – нет. И тогда все рухнет. Тогда ей не спастись. Поэтому она никогда больше не будет ничего говорить. Никогда. Никому. Это она себе пообещала.
Внутри.
Снаружи было трудно идти через лес в темноте. Она несколько раз спотыкалась и падала.
Вставала.
Шла дальше.
Она добралась до гравиевой дороги. Большая дорога слева. Направо? Дорога ведь должна куда-то вести. Предыдущую ночь она провела на улице. Хорошо бы так больше не делать.
Она пошла по маленькой дороге, представлявшей собой по сути только две разъезженные колеи, и через несколько минут оказалась у железных ворот на двух столбах. Забора не было. Чуть дальше, за огромным рододендроном, виднелся дом. Темный. Машина рядом не стоит.
Дважды крадучись обойдя вокруг дома, она взяла камень и кинула его в стекло входной двери.
Потом быстро опять скрылась в темноте и стала ждать реакции, но ее не последовало.
В доме было холодно, но не так, как на улице.
Она уселась на пол и съела один из бутербродов, или рап, как он именовался на обертке. С ростбифом. Второй она собиралась приберечь на завтра вместе с половиной йогурта. Потом она пошла на кухню. Холодильник оказался пустым, но в одном из шкафов она нашла несколько банок консервов. Тунец, рубленные помидоры и ягоды для коктейлей. Она сунула банки в карманы куртки.
Даже не думая. Просто сунула. Она теперь вообще не особенно много думала. Временами вообще не думала.
Это хорошо. Думать она не хочет.
Помнить тоже.
Она зашла в комнату, где стояло две кровати. Пахло летним домом и пылью.
Она стащила с одной кровати покрывало, взяла подушку и одеяло и залезла с ними под кровать. Прижалась спиной к стене, насколько смогла плотно.
Сделалась маленькой.
Такой же маленькой, как внутри.
Сон.
Этот проклятый сон.