Прозрачные, совсем прозрачные, неподвижные глаза Лены В. Глаза смотрят мимо меня, куда-то в бесконечность.
Лена слепая. Она живет во Львове и очень любит мои стихи. Она приехала погостить.
Лена ослепла от родов. Врачи говорили, что ей нельзя иметь детей, но она не послушалась. Ребенок умер, а она ослепла.
Но она нашла в себе силы жить и писать стихи.
Лена восторженная, доверчива и чиста душой необыкновенно. Мне, старому нытику и пессимисту, немножко стыдно рядом с нею.
– Не огорчайтесь, – говорит мне она, – ведь это так здорово, что ваши стихи печатают! Такие стихи не должны были бы печатать, а их всё же печатают! Это же просто чудо, что их публикуют! Так радуйтесь же чуду!
Книжку мою раскупили в течение двух-трех дней. Ни в одном магазине города ее уже нет.
Я сущий выродок. Мной покойный отец вовсю матерился, и нередко в присутствии матери (ее это не шокировало – настоящий мужчина должен ругаться). Я же матерщину не переношу. Особое отвращение у меня вызывают матерящиеся интеллигенты. Впрочем, интеллигенты ли они, если матерятся? И вообще – существует ли сейчас подлинная интеллигенция?
Думая о неминуемости смерти, всегда пытаешься представить себе людей, которые будут существовать, несмотря на твое исчезновение. И всякий раз почему-то забываешь, что все они, все до одного, тоже обязательно умрут, только чуть попозже.
Иногда, когда я иду по многолюдной улице в солнечный летний день и вдруг вспоминаю, что эти веселые, улыбающиеся прохожие – потенциальные мертвецы, меня охватывает ужас.
Хорошо быть женщиной. Женщины не размышляют о бренности бытия, и смерть их мало тревожит. Они ближе к природе, к животным.
Ночью, едва лишь заснул, как тут же и проснулся. Гляжу – она сидит на краю постели и разглядывает свои ногти – они длинные, острые, лак на них перламутровый, современный.
Инстинктивно поджал под себя ноги и затаил дыхание.
– Что, испугались? – спросила она.
– Испугался, – признался я чистосердечно.
– Не торопитесь! – сказала она после минутной паузы и улыбнулась знакомой кокетливой улыбкой, приставив пальчик к щеке.
– Куда не торопиться-то? – спросил я и проснулся во второй раз, уже по-настоящему. Ноги у меня были подогнуты, а на краю постели, как мне показалось, была примятость – будто кто-то здесь только что сидел. Мне почудилось также, что в комнате пахнет какими-то незнакомыми духами.