— Ну чо, поговорим? — она обхватила меня за плечо, повиснув на нем своим немалым весом. С другой стороны пристроилась такая же пьяная Маргаритка.
— О чем?
— О соплях и тараканах, блин. О любви, конечно! Мы ж девочки, у нас две темы: «Великая любовь» и «Все мужики — козлы!». Козлов ты нам уже рисовала, теперь давай про любовь.
— Нет у меня любви.
— А мы те щас нагадаем, — Мариша встала, сделала крутой вираж, сбив головой открытую дверцу шкафа, но ее это не остановило. Покопавшись в столе, она выгребла из него старые замызганные карты.
— Мамины, — с нежностью проворковала она, внюхиваясь в них, потом смачно плюнула на колоду и растерла. — Слюна царицы — есть.
— Кровь блудницы, — Марго кольнула себя булавкой от брошки и капнула на колоду. — Есть!
— Теперь моча девственницы, — пробормотала Мариша, усаживаясь рядом.
— Я писать не буду, — замахала я на них руками.
— Ой, да какая из тебя девственница! — отмахнулась она. — У меня тут где-то пузырек есть. Между прочим — ценнейшая вещь: моча суккуба-девственницы.
— Дочки, что ли, твоей?
— Ага. Мла-адшенькой, — с нежностью пробормотала Мариша, поглаживая пузырек и прижимаясь к нему щекой. — Но для тебя ничего не жалко.
И она щедро полила карты. Гадость какая. Я взяла бутылку вина и отхлебнула, хотя до меня еще первая порция не дошла.
— Правильно, пей давай. Тебе штрафная полагается. Так на че мы гадаем-то? Я забыла. А! Точно! На любофф! Тяни карту.
— А можно я их руками не буду трогать? — брезгливо поморщилась я.
— Ну хоть сдвинь тогда чем-нибудь, — ответила Мариша, и я осторожно сдвинула полколоды черенком ложки.
— Агась. Приступим.
Мариша снова подняла карты к лицу, внюхалась в них, а когда открыла глаза, начала уже конкретно напоминать безумную. Видно, они тут кроме вина еще и дурманом баловались. То-то мне все кажется, что благовониями благовоняет. Мариша тем временем затряслась и забормотала что-то неразборчивое в карты. Все кругом взялись за руки и начали гудеть, нагнетая обстановку. Вообще-то гудение нисколько не помогало гадалке. Просто так было таинственнее, по мнению собравшихся. Пока они гудели, я допила бутылку. Вот теперь вино начало до меня доходить: в голове чуть зашумело, и стало очень хорошо. Даже дурость с картами, измазанными в крови, слюне и моче, больше не казалась чем-то отвратительным. Так, легкая Маришкина придурь.
— Уу-у-у-А! — крикнула подруга и, словно обжегшись, бросила карты перед собой. Некоторые из них в полете развернулись, некоторые остались рубашками вверх.
— Эх, бедная ты моя, бедная, — горько начала Мариша, но я сразу поняла, что она прикидывается. — Не будет в твоей жизни истинной любви, потому что… потому что… Потому что она у тебя уже есть! Ура!