— Так ведь холодно, госпожа Мериме. Вот мы в стайку и сбились, — попытался объясниться Бьо, трогательно поджав «лапки» к груди. Братья-лисята испуганно таращились на меня из-за его спины, пристыженно прижав уши. Волчонок распластался на пузе и прикрыл лапами нос. Он единственный умел полностью перевоплощаться. Зоопарк, а не гарем, честное слово!
— Даже если так, я вам сколько раз говорила: носите штаны! Вот что я должна была подумать, увидев вас в такой позе, а? — сурово уставилась я на них с высоты своего небольшого роста. — Марш все на пробежку в наказание!
Оборотни уныло двинулись на выход.
— Стоп, — сказала я. Они остановились и оглянулись. — А штаны кто надевать будет?
— Мы все равно уже наказаны. Какая разница? — попытался возразить Бьо. Вот ведь наглый песец.
— Не оденетесь, еще раз накажу. Эксгибиционисты хреновы, — возмутилась я. Еще какие-то пушные шавки мне будут указывать, как их наказывать. Я им устрою террор. Они мне тапочки по утрам в зубах приносить будут!
В следующую комнату я тоже решила прокрасться по-тихому. Это была комната хэрширонца. Открыв дверь и заглянув в приятный полумрак комнаты (шторы были плотно задернуты), я увидела лишь чистоту и порядок. Кровать была заправлена, вещи прибраны. Странно. Где же он сам?
Я сделала шаг внутрь и чуть не подвернула ногу, наступив каблуком на что-то мягкое и… живое. Хэрширонец издал нечеловеческий вой, перебудивший, пожалуй, полгарема, и подскочил на метр вверх. Его хвост все еще был под моей ногой, и в результате мы оба упали. Я просто приземлилась на пятую точку, а он налетел на острый угол каминной решетки.
— Прости, пожалуйста, — взмолилась я, услышав его жалобное поскуливание, и зажгла светильник, чтобы оценить масштаб катастрофы. Но все оказалось не так уж страшно. Хвост я ему, конечно, отдавила, но не сломала. А об решетку он просто разбил коленку. Ничего, вот мы сейчас найдем бальзамчик в наборе первой помощи, прижжем, перевяжем, и все будет хорошо. Как говорится, до свадьбы заживет.
Я усадила страдальца на кровать, закатала порванную штанину и принялась смазывать ранку уголком смоченного в бальзаме платочка. Хэрширонец морщился и шипел, баюкая в руках травмированный кончик хвоста. При его большом росте и внушительном телосложении это выглядело немного комично. Но, как я давно заметила, все представители хвостатой фауны крайне болезненно реагируют на травмы пятой конечности, и мне было его очень-очень жалко.
— Потерпи, родной, совсем чуть-чуть осталось, — сказала я, дуя на ранку. — Ты уже большой мальчик, можешь и не шипеть. А зачем ты, кстати, в темноте сидел?
— Ничего не в темноте, — загудел хэрширонец, щуря на меня свои кошачьи глаза. — Было довольно светло. А сейчас, пожалуй, даже чересчур ярко.
Он недовольно покосился на зажженный светильник.
— Ты не переносишь яркий свет? — уточнила я. Хэрширонец кивнул. — Ладно, будем знать. Все, готово.
Я чмокнула его в пострадавшую коленку и раскатала штанину.
— Прости за этот инцидент, Ягир. Честное слово, я нечаянно, — покаялась я. — И уже ухожу.
Я вышла, и свет за моей спиной снова погас. Блин, вот я неуклюжая.
В комнату к эльфу я заглянула куда осторожнее. Эльсиниэль разметался по подушкам, запутавшись в шелковом покрывале. Золотой цвет убранства комнаты ему безумно шел, да и солнечные лучи здорово горели на его длинных, ухоженных волосах.
Оглянувшись, не видит ли кто, я на цыпочках подкралась к нему и замерла в восхищении. Какая нежная кожа, какие изящные черты лица, какие длинные пальцы. А ногти на них — вообще отпад: ровные, блестящие, без единой заусенки. На шее трогательно пульсировала едва заметная венка, на ресницах горели солнечные искры. А какие у него восхитительные ушки! Эльсиниэль, знал бы ты, как я хочу тебя потискать! Даже имя твое звучит, как песня: Эль-си-ни-эль. Я тащусь от эльфов. Жаль, нельзя нанять такого, чтобы просто все время был рядом. Просыпаешься — а он рядом, смотрит на тебя и улыбается. Идешь на работу, а он вместе с тобой, и коллеги слюнками истекают от зависти. Идешь в туалет… так, стоп. Это лишнее.
Я полюбовалась пару минут этим зрелищем, вздохнула и решила его не будить. Пусть спит, сладкий мой. Когда он спит, он вдвойне прекрасен.