Разбойники даже связывать меня не стали. Ещё бы – тварь дрожащая – куда денется. Но самое главное – никто не удосужился отобрать мой мешок со скудным добром. Тем не менее разбойник не упускал меня из виду, даром, что шагал чуть впереди. Стоило мне на мгновение замешкаться, как он обернулся:

– Давай-давай, недотёпа, – поторопил он меня даже добродушно. – Неча копаться-то.

Но я не повёлся на такой тон. Перед глазами до сих пор стояла сцена боя. Да какого там боя? Просто безжалостной резни. При воспоминании об этом желудок опять скрутило спазмом. Я часто задышал, прогоняя тошноту, и прибавил ходу. Однако, улучив момент, осторожно вытащил из котомки письмо настоятеля и перепрятал его в рукав, справедливо рассудив, что это моё самое ценное имущество. Юрас же разохотился на разговор:

– А ты что же – с обозом шёл, аль в пути прибился?

– С обозом, – не стал отпираться я, чтобы не разозлить бандита.

– Не повезло, – философски заметил он. – Шёл бы один, глядишь и проскочил бы.

– Дороги не знаю, – буркнул в ответ я.

– А издалече шагаешь-то?

– С Тихоновой Пустыни. Там и сидел, пока обоз монастырский не собрался в город.

– Монасты-ы-ы-рский?! – протянул Юрас, на миг запнувшись на ходу, почесал бороду. – Ну, да, ничего. Боженька простит. А ты это – писать-то обучен?

– Немного, – не стал отпираться я.

– Это хорошо. Вот и напишешь своим, что у нас погостить остался. А я своим человеком в город передам. А не то глядишь, и уходить не захочешь. – довольный своей шуткой, атаман заржал, вспугнув с сосновой ветки огромную ворону, которая с противным карканьем улетела по замысловатой траектории. А Юрас, очевидно удовлетворивший своё любопытство, не возобновлял разговор.

Вскоре мы пришли. В какой-то момент мы нырнули в такие непроходимые заросли бузины и ежевики, что будь я без сопровождающего, тут же потерял бы направление. Под ногами явственно захлюпало, но воды не было видно под пушистым мхом, местами достававшим тонкими зелёными нитями почти до колена. Тут же от земли с противным писком поднялась эскадрилья комаров – огромных, рыжих, и, по-моему, с реактивным двигателем между крыльев, так как отмахиваться было бесполезно. С ходу впиваясь в открытые участки кожи, они, хоть и гибли сотнями от хлопков ладонью, но успевали поделиться ядовитой слюной, вызывающей нестерпимый зуд. Пришлось наломать веток и изображать из себя мельницу. Юрас же, кажется, вовсе не замечал кровопийц.

Но болотина через какое-то время закончилась. Перед нами возник пологий пригорок, на котором кроме вековых сосен не росло ничего – никакого подлеска. На песчаном возвышении, на котором не задерживалась даже опавшая хвоя, примостился небольшой хуторок, из нескольких избушек. А я-то думал, что банда живёт в землянках, что ли. На импровизированной площади, образованной вставшими полукругом домами, виднелся колодезный сруб, возле которого разгребали лапами землю три облезлые курицы. Неожиданно толстый кот лениво наблюдал за ними с края колодца. Тут же, над тлеющими углями, обложенными булыжником, на двух рогатинах сушились чьи-то портки.

– Мишка! – позвал Юрас, едва взобравшись на пригорок. – Мишка, свинячий ты потрох, куда запропал?

– Да, дядько Юрас! – из ближайшей избёнки выскочило нечто – худое, чумазое с короткими всклокоченными волосами, обрезанными даже не ножницами, а, как будто тупым ножом. Впрочем, слой грязи не мешал разглядеть веснушки, усыпавшие курносый нос. Из-под чёлки поблескивали карие глаза с явной хитринкой. Судя по голосу, этому чуду было лет двенадцать-тринадцать, хотя по росту – все четырнадцать.

– Ишь, племяш нашёлся, – окоротил его атаман. – Вот тебе урок, – подтолкнул меня в спину по направлению к пацану. – Глаз не спускать.

– Дядько Юрас, а когда меня на дело возьмёте? – заканючил Мишка. Обещали же!

– Сиди уж! Будет тебе дело… да это – курицу забей на похлёбку.

– Я… я не могу, знаете же! – перепугался малой.